Майкл Айснер - Крестоносец

Мы как раз легли спать после повечерия, и тут в тишине коридора раздался пронзительный голос Филиппа Гонзалеса:

— Тело твоего брата так и не нашли, Франциско?

Филипп и несколько «молодых львов» захихикали. Франциско смотрел в потолок, на деревянные планки, словно не слышал вопроса.

Думаю, Филипп так и не простил Франциско его отказ присоединиться к группе «львов» тогда, в капитуле. И напрасно.

Андре поднялся и прошел мимо меня так небрежно, словно собирался выйти по нужде. Когда он приблизился к Филиппу, смех смолк. Андре наклонился и поднял Филиппа в воздух, как мешок муки, одной рукой ухватив его за веревку, служившую ему поясом, другой — за рясу. А в следующий миг он выбросил Филиппа из окна второго этажа… И медленно вернулся на свое место.

Трудно поверить, но Филипп упал в телегу с навозом и не получил серьезных ранений — лишь несколько порезов и синяков. Разумеется, выходка Андре была абсолютно несовместима с принципами монашеской жизни, и аббат Педро принял против нарушителя самые серьезные меры. На следующее утро в главном зале он провозгласил приговор Андре: двадцать пять ударов плетью и неделя заключения в монастырской тюрьме. Наказание было суровым, но аббат Педро руководствовался жалостью к виновнику. Как писал святой Бенедикт: «Да будет укрощена плоть человека, дабы его дух был спасен в Воскресенье Господне».

В тот же день, после «часа шестого», я, как обычно, отправился в покои аббата Педро, чтобы помочь ему в делах. Аббат внимательно изучал недавно полученный манускрипт, а я тем временем брил его макушку. Вдруг из темного угла комнаты раздался голос Франциско:

— Когда я прибыл в монастырь, вы упомянули о богатстве моей семьи.

Его появление так удивило меня, что бритва в моей руке дрогнула, и я порезал лоб аббата. Тот дал мне за это увесистую пощечину, мне даже пришлось запрокинуть голову, чтобы кровь не потекла из носа.

— Однажды, — продолжал Франциско, — я стану бароном Монкада и буду распоряжаться денежными пожертвованиями семьи.

Франциско подошел к письменному столу аббата Педро, взял золотую монету, подбросил в воздух и поймал на ладонь.

— Мой кузен Андре очень мне дорог. Если его накажут, я могу изменить свое мнение относительно истинности пути, избранного цистерцианцами.

На следующий день, когда мы собрались в главном зале, аббат Педро объявил, что Андре выразил искреннее раскаяние в своем проступке и поэтому телесное наказание будет излишним. Более того, тюремное заключение Андре сокращается до трех дней. В стане «молодых львов» раздались неодобрительные возгласы. Больше всего был расстроен Филипп — тем, что его обидчик слишком легко отделается.

Меня этот случай тоже огорчил, но совсем по другой причине. Прежде Франциско никогда не упоминал о богатстве его семьи. Он никогда не использовал свое имя для достижения личных целей или для получения выгоды, но из-за Андре изменил своим правилам. Что бы там ни думал сенешаль Монкада, кузен оказывал не благотворное, а, наоборот, вредное влияние на Франциско. Мне и вправду трудно было понять, на чем, помимо родства, зиждется их дружба. Мне казалось, Андре недостает духовной глубины и умственных способностей, необходимых для того, чтобы быть достойным товарищем Франциско. Он был почти безграмотен. Тем не менее, особенно в общей комнате, Франциско нередко сосредоточивал все внимание на кузене, забывая о своих истинных друзьях.

В то время я часто задавался вопросом: «А сделал ли бы Франциско то же самое ради меня? Пошел бы он наперекор своим принципам, чтобы спасти меня от порки?»

Мне до сих пор хочется это узнать.

Один из братьев-мирян, возвращаясь с полей, обнаружил тело Ноэль. Зрелище было просто ужасным: голая, вся в синяках, с кровью, все еще сочащейся между ног, она плавала в водоеме. Невидящие глаза жалобно смотрели вверх.

В тот день в капитуле никто не разговаривал. Не было произнесено ни одного слова. Ни одного.

Во время собрания в главной зале аббат Педро, сдерживая рыдания, прочитал нам устав.

— Посмотрите на дело рук дьявола, — говорил он. — Посмотрите, что он сотворил с одним из моих чад.

Во время чтения брат Хуан бормотал что-то себе под нос.

— Брат Хуан, если у вас есть слова утешения, — обратился к нему аббат, — пожалуйста, произнесите их.

— Вы… вы… — заговорил брат Хуан, запинаясь.

— Говорите яснее, брат Хуан, — сказал аббат, — никто не понимает вашего бормотания.

— Я должен был что-то сделать, — выговорил наконец брат Хуан. — Я мог бы это предотвратить.

Спустя три дня после того, как нашли тело Ноэль, брат Хуан повесился в трапезной. Аббат Педро сказал, что самоубийца будет вечно гореть в аду, поэтому его нельзя похоронить на монастырском кладбище за лазаретом вместе с остальными монахами. Аббат дал мне несколько монет, чтобы кто-нибудь из крестьян увез тело.

В тот вечер перед ужином аббат Педро заявил, что поступок брата Хуана равноценен признанию в убийстве. Что тот почти сознался в содеянном в главной зале в день убийства Ноэль, но в последний момент передумал.

— Таково возмездие за грех! — воскликнул аббат, воздев руки к небу и сверкая глазами. — Таково правосудие нашего Спасителя. Такова участь проклятых.

В Санта-Крус наступили жуткие времена. Даже хлеб попахивал кровью.

Только аббат, казалось, оставался безучастным к случившейся трагедии… Нет, то, что случилось, как будто даже ободрило его: он молился с неослабевающим пылом и читал свои проповеди со страстной убежденностью. Мне в ту пору приходилось записывать под диктовку многочисленные послания представителям верховной власти и духовенства — аббат испрашивал средства для постройки второго яруса монашеских келий над монастырем. Эти пожертвования, писал аббат, убедят паству, что даже дьявольские козни не могут охладить пыла верующих.

На четвертый день Великого поста я точил бритву, готовясь к еженедельному туалету аббата Педро. Лезвие мягко ходило вдоль шероховатого куска кожи. Неожиданно в дверь постучали, и я уже хотел открыть ее, но не успел приблизиться к двери, как она распахнулась сама. В комнату вошли Франциско и Андре.

— Франциско, Андре, — обратился к ним аббат Педро, — вы должны быть в часовне. Советую побыстрее туда пойти. Лукас, дурак ты этакий, поскорей начинай меня брить. У меня сегодня очень много дел.

Я встал за стулом аббата и повязал вокруг его шеи хлопковую салфетку, чтобы не испачкать одежду. Аббат закрыл глаза, и я начал осторожно сбривать тоненькие волоски с его макушки.

Франциско и Андре не двинулись с места — они так и стояли посреди комнаты, не сводя спокойных взглядов с аббата.

— Я не слышал шагов, говорящих о том, что вы покинули комнату, — произнес аббат, не открывая глаз. — Андре, ты однажды уже едва избежал порки. На твоем месте я бы не стал вновь испытывать мое терпение.