Сергей Нечаев - Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину

Людовик XVI вышел на балкон, и собравшиеся на дворе вдруг закричали: «Да здравствует король!»

Выглядит это, если честно, совершенно невероятно.

А потом мятежники потребовали, чтобы к ним вышла королева. И когда Мария-Антуанетта, дрожа от страха, вышла в сопровождении маркиза де Лафайета на балкон, эти сумасшедшие заорали: «Да здравствует королева!»

Понять что-либо невозможно и сейчас, а тогда депутат Гильотен, находившийся в Версале, подумал было, что это — раскаяние народа.

Лафайет вызвал офицера королевской стражи, надел на него трехцветную кокарду и поцеловал. И безумная толпа тут же неистово закричала: «Да здравствует королевская стража!»

В ответ на это король объявил, что он немедлено переезжает в Париж.

6 октября 1789 года в Версале в Национальном учредительном собрании происходило бурное заседание.

Некоторые статьи составленной депутатами Конституции король соглашался утвердить, но требовал непременного условия оставления за ним исполнительной власти. Когда воля короля была доложена Собранию, один молодой депутат, до этого времени еще совершенно никем не замеченный, который не обладал ораторским талантом, но всегда был сторонником самых крайних мер, заявил, что оставление за королем исполнительной власти равносильно уничтожению Конституции. Этим депутатом был адвокат из Арраса, и имя его было Максимилиан Робеспьер.

Это был небольшого роста человек с очень неприятным голосом и тяжелым для слуха выговором. Члены Собрания обращались с ним презрительно, но Мирабо почувствовал в нем энергию и сказал, что этот человек выдвинется и далеко пойдет.

Что же получалось?

Получалось, что после похода рыночных торговок на Версаль и переезда короля в Париж, после всех сделанных уступок революция должна была, казалось бы, окончиться. Порядок должен был бы восстановиться, но на самом деле было совсем не так, и более проницательные люди во всех действиях черни видели только пролог к будущей кровавой трагедии.

Король уступил и, по сути, с тех пор содержался в Париже как в плену.

Многие, сознавая себя не в силах бороться с выпущенными на свободу хищниками, видя, что всякий признак власти уничтожается, что после первых уступок своевольным притязаниям черни наступит время полного господства кровожадных инстинктов, поспешили оставить Париж. Как же повезло тем, кто тогда вообще предусмотрительно уехал из Франции! Возмутительные сцены в Версале, наглое поведение черни и принуждение короля переехать в Париж оскорбили многих членов Национального учредительного собрания и даже побудили самых непримиримых отказаться от звания депутата.

Депутат Гильотен не отказался. Он был одним из тех, кто сопровождал королевскую семью в Париж. Король с королевой и семейством ехали в карете, окруженной поющими и пляшущими женщинами и некоторыми депутатами, следовавшими за каретами верхом. Жозеф-Игнас Гильотен не умел держаться в седле, и он ехал в одном из сопровождавших короля экипажей. Он был явно растерян и совершенно не представлял, что последует дальше.

А Национальное учредительное собрание пока сочло нужным остаться еще на несколько дней в Версале, в прежнем месте своих заседаний. Но вскоре и оно переехало в Париж.

На заседании 9 октября обсуждался порядок уголовного производства: по предложению Лафайета было определено учредить гласный суд, и подсудимому дали право избирать себе защитника.

А на следующий день, 10 октября 1789 года, члены Национального учредительного собрания долго шумели и не хотели расходиться с заседания. Жозеф-Игнас Гильотен внес на обсуждение важнейший закон, касающийся смертной казни во Франции.

Среди коллег он пользовался репутацией честного ученого и филантропа, и его даже назначили членом комиссии, которой было поручено пролить свет на «колдовство, волшебные палочки и животный магнетизм Месмера» <���…> Его выслушали с уважением.

Депутат Гильотен встал перед законодателями, на секунду запнулся, а потом сказал:

— Чтобы быть достаточно убедительным сегодня, я провел немало времени в беседах с месье Сансоном…

При упоминании этого имени в зале мгновенно наступила тишина, словно все одновременно вдруг лишились дара речи. Шарлю-Анри Сансону было пятьдесят лет, и он был потомственным палачом города Парижа. Через некоторое время он получит прозвище «Великий Сансон», ибо именно он казнит самого короля.

Он был сыном палача Шарля-Жана-Батиста Сансона, умершего в 1778 году, и теперь наступило его время. Но семейное ремесло вызывало у Шарля-Анри сильное отвращение — он хотел стать врачом. Однако по настоянию родственников, после того как его отца разбил паралич, ему пришлось оставить медицину и принять на себя обязанности палача, чтобы обеспечивать семью средствами к существованию.

Семья Сансонов удерживала монополию на осуществление казней во Франции с 1688 года. Должность передавалась в семействе Сансонов от отца к сыну, а если рождалась девочка, то палачом обречен был стать ее будущий муж (если, конечно, таковой находился). Впрочем, эта работа была весьма и весьма высокооплачиваемой и требовала совершенно исключительного мастерства, поэтому своему «искусству» палач начинал обучать сына, едва тому исполнялось четырнадцать лет.

Доктор Гильотен хорошо знал Сансона и частенько захаживал в его дом на улице Шато д’О, где они беседовали и нередко музицировали дуэтом: Гильотен неплохо играл на клавесине, а Сансон — на скрипке. Во время разговоров Гильотен заинтересованно расспрашивал Сансона о трудностях его работы. Надо сказать, что Сансону редко доводилось делиться своими заботами и чаяниями с приличным человеком, поэтому долго тянуть его за язык не приходилось.

Так Гильотен узнал о традиционных приемах милосердия людей этой жуткой профессии. Он узнал о том, что, например, когда осужденного возводят на костер, хороший палач обычно подставляет багор с острым концом для перемешивания соломы, точно напротив сердца жертвы — чтобы смерть настигла его до того, как огонь с мучительным смаком начнет пожирать его тело. Что же касается колесования, этой невиданной по жестокости пытки, то тут Сансон признался, что палач, всегда имеющий в доме яд в виде крошечных пилюль, как правило, находит возможность незаметно подсунуть его несчастному в перерывах между пытками.

Забегая вперед, отметим, что Шарль-Анри Сансон напишет потом воспоминания, которые выйдут в России под названием «Записки палача», и там будет сказано следующее:

«Французская революция, долженствовавшая уравнять всех граждан перед лицом закона, должна была почти в то же время, в случае преступления, сделать их всех равными перед лицом смерти. 21 января 1790 года появился следующий указ: «Во всех случаях, когда правосудие произнесет смертный приговор против обвиненного, то казнь будет одинакова, какого бы рода преступление ни было; преступник будет обезглавлен при помощи простой машины». Сия машина, которая должна была носить имя не своего изобретателя, а доктора Гильотена, ее усовершенствовавшего, есть гильотина. Этот ревностный гражданин, движимый чувством человеколюбия, предметом коего было сократить и сделать менее мучительной казнь осужденных, усовершенствовал только орудие, уже известное в Италии с 1507 года под именем mannaia».