Алексей Витаков - Ярость Белого Волка

Поляки шли на штурм без огневой подготовки, плохо понимая, что от них требуют командиры. Больше боясь немецких наемников фон Вайера, которые дышали им в спину, чем шквального огня защитников крепости.

В глубине своего строя отчаянный Новодворский собственноручно тащил петарду. Рейтары мужественно закрывали своими телами его от летящих осколков и пуль, падая снопами со всех сторон. Неожиданно огонь стал утихать.

– Они поверили. Они мне поверили. Тупые свиньи. Держать строй! – Новодворский сорванным голосом кричал толпе воинов, прижимая петарду к груди.

– Вот тако же оно! – Шеин хмыкнул в седой ус.

– Так чего?! Ишь, пошли на штурм! Может, подсобить авраамиевским? – Сотник Олеша Лукьянов распахнутыми глазами смотрел на лязгающее броней, окутанное дымом, плюющееся бесноватым, неприцельным огнем польское войско.

– А ты погодь чуть, Олеша! Вишь, драгуны ихние как-то в стороне. А чего, спрашивается? – Воевода прищурился, стиснув тугими пальцами плечо сотника.

– И то ведь правда! Отобьются хоть, Михайло Борисыч?

– Авраамиевские отобьются. Да и сдается мне… – Шеин хлопнул себя по лбу. – Вот ведь я тугодум.

– Так чего? Сподмогнем, чо ль, авраамиевским?

– Они того и ждут, чтобы ты, горячая голова, людей своих отсюда убрал бы. – Шеин едва успел договорить, как мушкетная пуля ударила по внутренней стене амбразуры.

Круглая, горячая, она отрикошетила и впилась в глаз стоящему позади пищальнику Захару Давыдову.

– У-у, сука! Елык-камелык! – не то тихо взревел, не то яростно пропел пищальник.

Но тут же выхватил откуда-то из-под кафтана тряпицу и, держа ее в скрюченных от боли пальцах, полез этой тряпицей в глаз. С благим матом и зубовным скрежетом вырвал из глазницы пулю и кровавый ошметок, который еще мгновение назад был здоровым глазом, а затем сам себя и перевязал этой же тряпицей наискось через голову.

– Иди ужо до лекаря, Семеныч! – крикнул сотник.

– Никуды я не пойду, елык-камелык!

– А пользы с тебя топерь? Поистечешь тут весь.

– Я им за глаз свой, елык-камелык, ужо-то… – просипел еще не отошедший от боли пищальник и потряс в сторону неприятеля оружием.

– Оставь его! – Шеин снова открыто смотрел сквозь бойницу. – Ага. Ну да, ну да… А ну-ка, Олеша, убирай людей своих с башни и по пятый зубец от нее в стороны. Всех убирай. Чтобы духу не было никого. Бегом.

– Ты чё, Михайло Борисыч?

– Делай чего велено. Ставь внизу полой коробкой супротив ворот. Копейщиков впереди, а за ними пищальников да аркебузников. Чтобы все позарядили.

– А каков квадрат должон? – Олеша вытаращенно смотрел на Шеина.

– Драгун вона видишь? Вот они должны все аккурат поместиться в твоем квадрате. И чтоб ни одна гадина не ушла!

– Понял, воевода. Эт мы быстро поставимся. Как же, по десять раз на дню так застраивалися. Быстро управимся. – Олеша сообразил, чего хочет Шеин, и в предвкушении чего-то лихого потер руки. – А ну, давай на три линии супротив ворот становись. Оружие заряжай!

– Еще сверху схорони десятка два стрелков. Можно с саадаками. Но так, чтобы с поля не видно было, что на стене кто-то есть.

– Так я ж их на пузо-то и положу. Такоже и делали не раз. Засада, значится!

– Правильно смыслишь, Лукьянов! – Шеин залюбовался тем, как быстро и слаженно натренированные бойцы строятся в линии, образуя мощную коробку напротив ворот. – Сейчас я еще к тебе подкрепления пришлю.

Воевода вынул из-за пазухи кусок багровой, как заря, ткани и, глядя на Успенскую колокольню, взмахнул три раза. Взмах этот означал, что требуются три сотни бойцов на Копытецкую. С колокольни ответили одним протяжным и тремя короткими звуками трубы. Дескать, поняли.

– Теперь смотри, Олеша. Сейчас кто-то вон из той толпы вынырнет с петардой. Но мы его подпустим. Пусть взрывает. И пускай драгуны прямо и вломятся. Ты следи только, чтобы воротную решетку за гостями вовремя опустили.

– Понял, Михайло Борисыч.

– Ну коли понял, то и с Богом. Это и будет наша первая сшибка.

А через поле наискось от строя рейтар бежал весь растерзанный и расхлыстанный Новодворский, держа в руках петарду. По нему не стреляли. Но тем не менее шляхтич сокращал расстояние, используя зигзаги. Ему даже мерещилось, что возле его ног от пуль фонтанчиками вспыхивает земля.

Храбрый, но недалекий и безрассудный Новодворский был на все сто процентов уверен, что перехитрил защитников крепости.

Он подбежал к наполненному землей срубу, подсунул под нижнее бревно петарду и откатился на несколько шагов. После этого поджег фитиль и со всех ног бросился прочь.

Грянул взрыв. Бревна с землей рванулись вверх и на десятки шагов в стороны. И уже неслась четверка безумных ослепленных лошадей, между которыми на толстых веревках болтался таран.

От удара тараном Копытецкие ворота подались назад. Веревки лопнули, и несчастных животных разнесло в стороны. Ломая ноги о развороченные бревна, они налетели на стены башни и с вывернутыми шеями рухнули наземь.

И уже шло, набирая скорость, панцирное войско.

Драгуны, перескакивая через преграды, вломились в город. И тут же были встречены шквальным огнем из пищалей и аркебуз. Воротная решетка стремительно поползла вниз, перекрывая отступление.

Окруженные с четырех сторон, всадники метались между рядами длинных пик и копий. А пули и картечь смолян разили без устали и без пощады. Сверху били луки-саадаки, стрелы которых попадали точно в незащищенные места между воротом и линией шлема. Крюки и специальные когтистые захваты вырывали из седел. Черепа крошились копытами своих же коней. Разноцветные гребни из длинных перьев летели с голов, сами головы катились, подобно комьям глины, дорогие доспехи превращались в искореженный хлам.

Сам Шеин стоял, скрестив на груди могучие руки, наблюдая за избиением с высоты боевой площадки Копытецкой башни.

– Ну вот и ладно! Ну вот и погуляли! – тихо пробасил он себе под нос.

Якуб Мцена шел своей легкой, пружинистой, чуть прыгающей походкой, глядя на пламенеющий восход. В войсках его узнавали именно по походке. У него было даже прозвище Легкий Ворон. Из-за правого плеча высилась длинная рукоять цвайхандера, двуручного трофейного меча, который, по легенде, достался ему в одном из боев со шведами. С тех пор прошло около двух лет. Цвайхандер словно прирос к спине, став естественным ее продолжением. Тяжелой брони Якуб не носил, предпочитая лишь кожаный доспех. С появлением огнестрельного оружия смысл в металлическом доспехе отпал сам собой. Пули пробивали его насквозь. И если человек получал пулевое ранение, то еще такие доспехи приносили дополнительные трудности. Чтобы подобраться к нужному месту на теле, необходимо было сначала освободиться от увесистого железа, при этом часто еще больше разбередив саму рану. Плохо спасал тяжелый доспех и от колющих ударов. Нередко, сковывая движения сражающегося, приносил тому больше вреда, нежели пользы. К тому же металл дорого стоил и естественно манил своим блеском алчных мародеров.