Георгий Любарский - Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие

Тем самым можно видеть, как в мелких деталях устройства армии и государства проявляются значительные тенденции, связанные с глобальной специализацией общества на преобладание одной из общественных сфер. Полярность устройства общества и истории в целом, выражающаяся в понятиях вертикали и периферии, преобладания государства или экономики, через множество частных корреляций и зависимостей определяет конкретный ход истории и судьбы культур.

Выше мы рассмотрели несколько морфологических закономернос тей развития обществ: влияние гетерохронии на развитие, значение стерезиса, дифференциации социумов. Дифференциация, установле ние различий между ранее однородными образованиями, - очень обычный процесс, конкретное протекание которого, однако, может быть очень интересным. Например, можно рассмотреть самоусиление дифференциации, отталкивание однородных образований с ее началом.

Расколовшись, Римская империя образовала два “куска”, два исторических тела, отталкивающихся друг от друга. Чтобы Западная Римская империя стала более западной, чем предшествующий ей античный мир, Восточная Римская империя должна была стать более восточной, чем античность. Начиная с разделения Империи мы видим, как медленно, но неуклонно сближается Византия с Востоком, не с каким-то определенным - именно мусульманским или буддийским, а с восточным типом общественного устройства, и это находит четкую параллель во все большей вестернизации Запада. Обе части империи после распада были очень похожи, и в рамках предкового для обеих исторического тела - Римской империи - “доля” Востока и “Запада” сохраняется, усиление Запада достигается отбрасыванием части старого Запада на Восток. Этот же процесс можно видеть и в современности, точно то же происходит и в развитии России. В Средние века она составляет почти одно с Западом, затем различие увеличивается, Россию сносит на Восток - правда, уже в совершенно иных условиях, так что “классического” Востока из нее не получится, как, впрочем, и из Византии, которая все же не стала классической страной Востока.

Папа Григорий Великий высказал следующую мысль: “Разница между королями варваров и римским императором состоит в том, что короли варваров - это господа рабов, а римский император - господин свободных людей”. Это высказывание VI века неоднократно переформулировалось и стало в своем роде знаменитым. Мысль Григория Великого действительно верна и указывает на существенное различие между Западом и Востоком, но ее правда - в верности западной точке зрения. Это правда с точки зрения человека, обладающего тем строением души, которое впервые появилось в Элладе и получило дальнейшее развитие на средневековом Западе. Чтобы действительно понять это высказывание, надо учесть ту точку зрения, с которой делается высказывание, сделать явной ту позицию, откуда открывается вид на истину, что люди на Востоке - рабы, а на Западе - свободны.

Для этого вспомним, что именно на Западе родилось частное рабство, когда один человек мог являться частной собственностью другого человека. Восток такого рабства не знал. Основную массу населения в обществах Востока составляли свободные общинники. Они не только были лично свободны, но и положение их в социуме было выше, чем у западных крестьян: например, торговцы, а также слуги знатных людей, даже довольно высокого ранга, были ниже крестьян по социальному положению, т.е. крестьяне на Востоке были вторым (после воинов) сословием.

Конечно, рабы на Востоке были, но их было сравнительно мало, много меньше, чем свободных тружеников, и они никогда не составляли основного производительного слоя, т.е. не было “рабовладельческого способа производства”. Рабы были государственными, лично никому не принадлежали. Рабское состояние было в значительной мере временным: военнопленные и несостоятельные должники, которые составляли основную массу рабов, рано или поздно выкупались. В соответствии с патриархальным устройством восточных обществ, раб занимал положение скорее младшего члена семьи, чем “говорящего орудия”, как на Западе.

Крестьяне Востока четко отличали себя от рабов и осознавали себя свободными людьми. Поэтому человек Востока не понял бы высказывания Григория; если сам этот человек точно знает, что он свободен, то о чем высказывается этот священник, о какой неведомой свободе говорит? Высказывание Григория о рабстве и свободе человека упирается в тот факт, что классическое рабство есть западное явление, на Востоке рабство (в любой его форме) было меньше распространено, несмотря на четко выраженную в восточных обществах вертикаль власти, рабами подданные не были.

И все же человек Запада признает всех людей Востока рабами. Значит, состояние свободного человека Востока воспринимается человеком Запада как рабское. То, что для перса или китайца свобода, для вестгота, франка или лангобарда - рабство. В душах людей Запада открылось как бы новое измерение для свободы. Выросшая сила индивидуальности вошла в новые душевные области, и прежнее состояние, ранее воспринимаемое как свобода, теперь увидено как рабство. То есть рабство человека Востока не социальная категория, а душевно-духовная. Парадокс этой истории в том, что, обратившись к свободе и впервые различив рабство, новая душевность это рабство сама и создала. Заострив ситуацию, можно сказать: рабы есть только на Западе, который стремится к свободе, на Востоке же нет рабов, но нет и понятия о свободе. Этот парадокс отражается и в словах Григория, ведь “господин свободных людей” - противоречие в определении, у свободного нет господина. Но именно так росло сознание Запада: признавая чужую свободу рабством, себя же объявляя свободным - под чьим-то господством. В тисках этого противоречия понятие свободы будет находиться еще тысячи лет, поскольку свобода рождается только вместе с рабством, порознь их получить нельзя. Социальная химия тратит многие века для получения чистой свободы, и тратит много сил, чтобы освободиться от ее тени; когда же это все-таки удастся, тогда понятие свободы теряет свой смысл и перестает быть важным. Свобода нужна, чтобы о ней не думать. Свобода есть следование импульсам собственной природы, правильно понятой собственной природы. Обретя познание своей природы, освободившись от затеняющих компонентов, по сути иноприродных, человек становится свободным - и более не нуждается в понятии свободы для себя; отныне его может интересовать только достижение свободы для других.

Значит, смысл высказывания Григория Великого не в различении правовых, культурных или иных реалий Запада и Востока, смысл - в указании на рождение в обществе Запада новых понятий, нового видения действительности. Такое новое видение всегда возникает при изменении внутреннего состояния; новое строение человеческой личности рождает новое понимание свободы, неосмысленное в обществе Востока и чрезвычайно важное для человека Запада.