Сергей Нечаев - Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец?

Да, оказавшись на свободе, маркиз де Сад снова завел себе любовниц и вновь начал бравировать своими связями с ними. Наверное, это были попытки забыться, но они не приводили к желаемому результату. Просто мимолетные любовные встречи не оставляли после себя ничего, кроме скуки и отвращения к женщинам, так легко продающим свое тело за деньги. И со временем маркиз стал испытывать к ним не просто презрение, но и настоящую ненависть, ведь все эти актрисы и проститутки не могли заменить ему его Анн-Проспер. А необходимость вести супружескую жизнь с навязанным ему «заменителем любимой женщины» лишь усиливала в нем чувство протеста. И, кстати, не Фрейд ли говорил, что «мир фантазии представляет собой «щадящую зону», которая создается при болезненном переходе от принципа удовольствия к принципу реальности»? И не он ли утверждал, что все мы в глубине души считаем, что у нас есть основания быть в обиде на судьбу и природу за ущерб, нанесенный нам в юности; и все мы требуем компенсаций за оскорбления, нанесенные нашему самолюбию? И именно отсюда, по мнению австрийского основателя психоанализа, проистекает претензия на исключительность, «на право не считаться с теми сомнениями и опасениями, которые останавливают остальных людей».

И вот наш герой стал уходить в этот «мир фантазий», в эту «щадящую зону», скрываясь там от малоприятной для него реальности. Как следствие, в июле 1765 года он приехал в Лакост [5] В двадцати пяти милях к западу от Лакоста протекала Рона и стоял древний город Авиньон, ставший в XIV веке резиденцией римских пап. К югу от Лакоста, в тридцати милях, находился административный центр Экс-ан-Прованс с его многочисленными фонтанами. А дальше за Экс-ан-Провансом раскинулось Средиземное море, омывавшее другой город – Марсель. вместе с танцовщицей Бовуазен, которую выдал за свою жену. Приехал он по делам: замок, возведенный из блеклого провансальского камня и стоявший, возвышаясь над деревней, на вершине холма, приходил в упадок и требовал разумного руководства.

Мадемуазель Бовуазен выглядела настоящей красавицей и находилась на содержании у графа дю Барри. Она училась балетному мастерству с целью последующих выступлений в «Гранд-Опера», но, как говорили, ее искусство на сцене серьезно уступало тому что она умела делать в спальне.

Поэтому, собственно, маркиз де Сад и выбрал ее, хотя, если по справедливости, то он и сам мог бы кому угодно преподать уроки в этой области.

В Провансе все весьма одобрительно встретили маркиза, приехавшего в сопровождении «молодой жены». Наивные деревенские жители! Они и не подозревали, что замок Лакост, стоявший на вершине холма, с приездом хозяина превратился в место увеселений.

Впрочем, следует отметить, что в южном солнечном Провансе всегда смотрели на свободу сексуальных нравов сквозь пальцы, выражая полное согласие с замечанием Байрона, сделанном в «Дон-Жуане»:

Что же касается Бовуазен, то ее имя часто упоминалось в скандальной хронике XVIII века. Она была любовницей графа дю Барри, князя Голицына и многих других, и от всех она не требовала ничего, кроме щедрости. С ней занимался знаменитый танцор и балетмейстер Жан-Бартелеми Лани, но ее танцевальная карьера не сложилась. После этого она открыла игорный дом в Париже.

С маркизом де Садом в Лакосте она сделала все, чтобы скрыть свою увядавшую красоту за, как выражается Анри д’Альмера, «излишествами разврата во всевозможных формах».

Этот же биограф маркиза де Сада констатирует:

«Бовуазен была необходима маркизу де Саду в его любовных похождениях. Этим двум избранным душам самой судьбой было предназначено сблизиться. Маркиз не довольствовался тем, что показывался с своей несколько перезрелой, но недурно еще сохранившейся любовницей в Париже: он повез ее в Прованс и с почетом принимал в своем замке Лакост, около Марселя.

Приглашенные им местные дворянчики поспешили явиться на зов. Они были быстро очарованы веселостью и бойкими речами этой парижанки, которая принесла в этот уголок провинции последние моды. Они находили ее немножко легкомысленной, но это в их глазах придавало ей еще большую прелесть.

В замке балы чередовались со спектаклями. Под руководством маркиза собралась труппа любителей, тщательно изучивших все оттенки ролей – ставились нравственные комедии».

Но, конечно же, слухи об этом распространились и достигли Эшоффура. И одна из тетушек маркиза де Сада, аббатиса Кавайонская, написала ему полное укоризненных замечаний письмо. В ответ маркиз не стал оправдываться, а сразу перешел в контратаку, заявив, что собственная сестра этой тетушки (предположительно, мадам де Вильнев) открыто жила со своим любовником.

И его письмо заканчивалось такими словами:

«А тогда вы что-то не называли Лакост проклятым местом?»

Узнав о происходящем, теща маркиза встревожилась. Даже не так: она была возмущена до глубины души, но весь свой гнев почему-то первым делом обрушила на аббата де Сада, который получил обвинение в том, что, якобы зная обо всем, промолчал и не стал поднимать скандал. В качестве решающего довода она приводила тот факт, что если все прочие тайны маркиза были оскорбительными лишь для нее самой и ее дочери, то теперь «выходка» с мадемуазель Бовуазен стала пощечиной всему Провансу.

В результате маркизу пришлось спешно покинуть Лакост, но свою любовницу он не бросил. Известно, например, что в апреле 1767 года они вместе приехали в Лион. Отметим, что их отношения носили весьма неустойчивый характер. Он то рвал с ней, то вновь мирился, а потом снова ссорился. Параллельно она забеременела от одного из своих любовников, но в декабре 1765 года, когда сошлась с герцогом де Шуазелем, этой «беременности» уже как бы и не существовало. Одновременно с этим в постели маркиза де Сада одна девушка сменяла другую, но, что характерно, никаких свидетельств о том, что кто-либо принимал участие в его «экстравагантных сексуальных играх», нет.

Но зато он решительно отказался возвращаться в Эшоффур. При этом продолжил общение как с Рене-Пелажи, так и с ее младшей сестрой. А последняя по-прежнему оставалась влюбленной в него, словно школьница.