Леонид Млечин - 1991. Заговор? Переворот? Революция?

А вот его адвоката Дмитрия Штейнберга через десять лет, в октябре 2005 года, убили самым гнусным образом — ему проломили голову в подъезде собственного дома.

И охранники Ельцина, и те из помощников, кто был к нему близок говорили, что он любит напористых, даже хамоватых. Ему нравились люди инициативные, безусловно преданные, те, кому можно доверить свои тайны.

— А вот хлипких Ельцин не любил, — рассказывал мне руководитель его администрации Сергей Филатов. — И я заметил, он не любил совестливых глаз. Боялся их. Может быть, поэтому он не очень часто раскрывался, боялся показать себя.

Степашин:

— Баранников был понятен Ельцину. Большой, крупный, яркий, проявил себя смело и отважно в 1991 году. Он привел с собой всех российских омоновцев, а московской милиции тогда не доверяли. Вот такой человек и был нужен Ельцину.

А Виктор Иваненко — интеллигент, корректный человек. И не допущенный к столу. У Фазиля Искандера есть замечательная повесть «Удавы и кролики». Вот оттуда эта классификация — допущенные к столу, кандидаты в допущенные и не допущенные… Витя, к сожалению, и в кандидаты не попал. Поэтому, когда создали министерство безопасности, его просто уволили вместе со всей командой.

К сожалению, Борис Николаевич Иваненко не почувствовал. Не почувствовал и не понял. Ельцин, он же человек чувствительный. Он часто руководствовался чувствами. Не эмоциями, а чувствами. Я все-таки много лет с ним работал вместе. Встречались уже после его отставки, у нас остались хорошие человеческие отношения. Я никогда его не поливал грязью и никогда этого не сделаю, хотя основания, между нами говоря, были. Кстати, и Примаков этого никогда не сделал. Несмотря на неприличную отставку Евгения Максимовича.

Но Иваненко он не чувствовал. Не чувствовал! Для него это было главным. Когда он еще был в форме. Потом уже, когда он болел, тогда вокруг были уже шептуны, давали лекарство и наливали стакан водки, это, конечно, его убивало… Для меня Борис Николаевич до девяносто шестого года со всеми его противоречиями — яркая, сильная политическая фигура, личность. А после болезни — другой… Все на моих глазах происходило, я ж с ним близко работал. Ну, я не буду углубляться, неудобно, его уже нет…

Геннадий Бурбулис:

— У Виктора Валентиновича Иваненко совершенно особый склад, и даже не ума, и даже не натуры. Это склад души. Пройти горнило КГБ… И при этом сохранить и развить в себе способность сострадать. Некоторые понятия не пишутся ни в распоряжениях, ни в уставах, ни в законах. Они пишутся нравственной традицией. На Руси это называлось честью. В моей терминологии — достоинство. Иваненко принес к нам этот необычный и неожиданный дух достойного отношения друг к другу. Писанные или заданные сверху правила не могут автоматически исполняться, пока не будут осознаны умом и пропущены через душу. Вот в этом суть предельных ситуаций, где выбор делается каждым человеком внутри себя.

— Так почему же его Ельцин не оценил?

— Не было у Иваненко навыка подобострастия. Он знал иерархию, правила, но… Человек может много не говорить. И даже аскетично себя проявлять. Но те, кто рядом, особенно те, кто повыше рангом, понимают, что перед ними человек с достоинством. А есть же другой личностный код, другие импульсы и другая энергетика. И вот эта скрытая дисгармония разных энергетик — она здесь замкнулась.

Председатель КГБ РСФСР Виктор Валентинович Ива-ненко казался президенту чужаком, да еще и слишком самостоятельным. И он, пожалуй, допустил несколько аппаратных ошибок.

Иваненко попросили негласно проверить Руслана Хасбулатова — нет ли в его прошлом чего-то компрометирующего, что создаст проблемы для российской власти. Глава КГБ России собрал оперативные материалы.

Иваненко:

— Но вместо того, чтобы вручить лично Ельцину, отдал руководителям его аппарата, как просили. Скоро копия лежала на столе у Хасбулатова. Он злопамятный и мне не смог простить.

Газета «Известия» писала, что глава российских чекистов Иваненко передал президенту «материалы, свидетельствующие о нечистоплотности Баранникова и Дунаева. Иваненко это стоило карьеры».

Иваненко:

— В ноябре 1991 года приносят мне заявление на одного из министров российского правительства о том, что его подчиненный у другого подчиненного — понимаете, сложная схема — вымогает взятку за уничтожение компромата и продвижение по службе. Мне надо было организовывать проверку, ловить этого подчиненного за руку. А я по старой чекистской привычке пошел докладывать Борису Николаевичу.

Иваненко сказал Ельцину:

— Информация может оказаться наветом, а может стать основанием для возбуждения уголовного дела. Мы обязаны расследовать, проводить оперативные мероприятия. Борис Николаевич мрачно заметил:

— Никому нельзя доверять. Идите, проверяйте.

А потом передумал и неожиданно поручил проверку министру внутренних дел Баранникову, хотя знал, что он крепко дружит с тем министром.

Велел Иваненко:

— Передайте ему все материалы.

Но чекисты отдали милиционерам только старые оперативные материалы, где речь тоже шла о взятках. Заявление от своего источника Иваненко не отдал и фамилию его не назвал — нельзя было его подвергать смертельной угрозе:

— Сдавать заявителя? Они его убьют просто.

Виктор Павлович Баранников, довольный, через пару дней позвонил Иваненко:

— Твои оперативные материалы не подтвердились.

Борис Николаевич на заседании правительства недовольно повторил:

— Ваша информация не подтверждается.

Иваненко:

— Таким образом получилось, что я — интриган. Это моя ошибка.

Виктору Валентиновичу Иваненко пришлось покинуть Лубянку. Ему не нашли места в системе государственной власти новой России. После образования министерства безопасности его отозвали из отпуска. Пригласили к заместителю Баранникова по кадрам.

Тот охал и ахал:

— Как же так, молодой генерал, что же с тобой делать?

Нашли решение. Уволили по сокращению штатов.

Его людям работу в новом министерстве не предложили.

Валерий Ямпольский:

— Баранников, который знал, что такое оперативная работа (все-таки он в МВД работал), мне сам сказал, что руководители подразделений Агентства федеральной безопасности выглядели гораздо выигрышнее, чем руководители союзных подразделений.

— Но приглашения на работу не последовало?

— Приглашения не последовало. А многие ждали. Или такое делали предложение, что человек, конечно, не соглашался.

Сергей Алмазов:

— Меня вызывает Анатолий Васильевич Трофимов, тот самый, чью судьбу я решал после августовского путча и проявил к нему снисхождение. А в новом министерстве его сделали начальником главка, которым руководил я. Он меня приглашает. Захожу, делаю два шага… Он сразу говорит: