Ричард Роуэн - Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций

В течение многих лет насчитывались десятки таких ирландцев, преданно служивших замку в роли старательных шпионов. Некоторые из них прославились как предатели колоссальных масштабов. К ним относится Самуэль Тернер, которого никто не подозревал, даже «осведомитель» Ньюэлл, в ту пору доверенное лицо Каргемптона, командующего английскими вооруженными силами в Ирландии. Тернер — чья истинная значимость оценивалась пенсией в 300 фунтов в год — был шпионом, который в один прекрасный день неожиданно встретил Каргемптона, своего тайного работодателя, будучи переодетым и украшенным ярким зеленым галстуком. И когда британский командующий обратился к нему, высмеяв цвет его галстука, вспыхнул гневный спор, вследствие чего Тернер бросил вызов Каргемптону и даже пригрозил объявить его трусом, когда вызов был отклонен. Это был и в самом деле «великий обман», который сработал безукоризненно. Тернер — неожиданный герой среди «Объединенных ирландцев» — на какое-то время даже старался не быть в центре внимания. Не прошло и нескольких месяцев, как он попал под подозрение заговорщиков-патриотов, но нашел себе пристанище на континенте, и секретный агент Питта, Джорж Орр, объявил, что Тернер сбежал, опасаясь расправы над ним. Возможно, что это правда, и в следующий раз мы находим его в Гамбурге, признанным агентом «Объединенных ирландцев», а также другом и доверительным лицом леди Эдвард Фитцжеральд.

Тернер, вероятно, был известен только как «друг лорда Дауншира» тем власть имущим, которые лелеяли его за вероломство. Он пользовался доходной привилегией информировать отца Джеймса Койгли, которого осудили и казнили, хотя главного свидетеля против него — Тернера — избавили от появления на открытом суде. Отец Койгли оказался одним из тех неисправимых авантюристов, чья беспечность делает их типичными для ирландцев. Он показал себя добродушным, смелым и ироничным перед лицом неминуемой смерти. Лорд Холланд вспоминал, что, когда судья отца Койгли «распевал о мягкости и милосердии властей», обвиняемый тихо вздохнул и вымолвил: «Гм!» Другой шпион, Томас Рейнолдс, долго считался тем, кому удалось справиться с уничтожением отца Койгли, но спустя много лет оказалось, что Рейнолдс сам не мог идентифицировать настоящего предателя. То, что этот отъявленный шпион, ветеран «инсайдер» ирландской шпионской группировки Питта, совершенно ничего не подозревал о службе Тернера короне, служит необходимым нам доказательством гениальности Питта в репрессивных манипуляциях секретными службами.

Самуэль Тернер был адвокатом и доктором юридических наук, а Джеймс Макгакен из Белфаста поверенным, занимавшимся юридическими делами «Объединенных ирландцев». Макгакен, как и Тернер, получал деньги от Дублинского замка, имея к тому же большие возможности получать шпионские вознаграждения. Однако именно Леонард Макнелли наиболее вопиющим образом сочетал закон и политический шпионаж. С мрачным воодушевлением он предал своего собственного партнера по профессии, жениха дочери своего партнера, своих клиентов, друзей и близких, дело, которое он якобы боготворил, тех самых людей, от чьей благосклонности получал доход. Странно видеть этого благовидного поверенного-шпиона в списке рядом с Эдвардом Гиббоном (историк), Хорасом Уолполом (писатель), Купером (поэт), Берком (политический деятель), Бернсом (поэт) и другими великими именами в современном труде, озаглавленном «500 знаменитых писателей Великобритании, живущих в наши дни». Однако шпион Макнелли слыл также и драматургом, который писал пьесы, как говорят, «популярные в партере и на галерке». И тем не менее, благодаря щедрости пытливых джентльменов из замка, он крайне мало зависел от писательских доходов.

Макнелли был шпионом, и был им всегда. Это приносило ему обильный доход. Записи, увидевшие свет много лет спустя после его смерти, показывают регулярные выплаты «Л. М.» в 100 фунтов от замка. 1000 фунтов за предательство Роберта Эммета, также полученные Макнелли, не были записаны, будучи внесены на подставное лицо «Роберт Джонс». Макнелли считался другом и партнером выдающегося Джона Филпота Керрана, чья дочь Сара была обручена с Эмметом. Так что Макнелли смог разузнать о тайном укрытии беглеца Эммета на Гарольд-Кросс и даже украдкой посетил его, чтобы подбодрить, а через пару часов майор Сирр и его полицейские агенты тихонько подкрались и арестовали молодого патриота.

Макнелли любил выступать с речами, обличавшими английских угнетателей. И он всегда посылал рапорты о посещаемости своих митингов джентльменам в замке. Когда Джексон, незаурядный заговорщик, который был выдан другим ирландским другом, оставил свои личные бумаги своему «дорогому другу Леонарду Макнелли», шпион немедля продал их английским работодателям. По мнению дочери, Керран не смог должным образом защитить Эммета. Макнелли добровольно вызвался занять место своего достопочтенного партнера и тем самым обрек несчастного Эммета на смерть. Но когда смертный приговор был оглашен, не кто иной, как Макнелли в порыве преданности повернулся к нему, наклонился и поцеловал.

Макнелли описывали как «добродушного, гостеприимного и талантливого», но он отличался вспыльчивостью и слыл заядлым дуэлянтом. Его готовность к дуэли стоила ему раненого бедра, из-за чего он хромал. И только алчная страсть к увеличению дохода может служить объяснением его невероятной шпионской деятельности и целого ряда предательств. Шпионское начальство в замке определило плату в одну тысячу фунтов своему ценному сотруднику «Л. М.» 14 сентября 1803 года. Роберт Эммет предстал перед судом 19 сентября. Современный прокурор мог бы назвать это дело как «очевидный случай».

Генерал Бонапарт находился теперь с экспедицией в Египте, теряя тысячи французских жизней и подвергая уничтожению могущественный флот, тем не менее помогая избавиться от бессонницы всем тем интриганам и политиканам, которые благоговели перед его замыслами и посылали настолько далеко от Парижа, насколько знаменитый командующий и его армия соглашались пойти. Хотя не так далеко, как до Москвы — самые дикие намерения директоров не устремлялись тогда в том направлении. Но они, несомненно, вздохнули с облегчением, когда Нельсон разгромил французский флот у Абукира. Какая жертва оказалась бы чрезмерной ради того, чтобы смести с поля боя такого соперника, как корсиканец?

И все же по иронии судьбы эта британская морская блокада помешала французской публике узнать правду об их фантастической египетской экспедиции. После Абукирской бухты Наполеон был «положен на лопатки у берегов Нила», полностью отрезан от Франции стремительными британскими крейсерами, патрулирующими Средиземное море, словно голодные ястребы. Но в свою очередь Франция тоже оказалась отрезанной от него и всех военных новостей, столь же бесславных и пустых, как и в наше время. Поражение перед Акко, где его собственный обоз оказался в осаде, — будучи захваченным у моря англичанами, — обернулось против него: пораженная чумой армия, нехватка провианта, и в результате зверское истребление пленников Яффы, якобы продиктованное военной необходимостью, — все эти новости пресекались неусыпными вражескими фрегатами, и не успевшая окрепнуть легенда о непобедимости корсиканца не потерпела большого урона.