Ричард Роуэн - Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций

Несомненно, наполеоновская полицейская служба под управлением Реаля и Демаре «протянула свои щупальца по всей Европе», и ни один из тех, кого она «хотела», находись он в Берлине, Риме или Вене, не смог избежать ее «объятий». Мишло, Молин и Шуан, ухитрившиеся сбежать из имперской тюрьмы, писали в своих мемуарах: «Вся Швейцария, Германия, Пруссия и Дания находились под влиянием Бонапарта до такой степени, что одного слова его посла любой из этих держав было достаточно, чтобы отправить нас обратно во Францию в качестве заключенных». Император Наполеон действительно обеспечивал угрожающее господство, тогда как то, что Молин называл «вероломной и шутовской» армией секретной полиции, предоставляло глаза и уши.

Эта чертова заноза, граф де Монгайр, находил невозможным перехитрить их или миновать их бдительность, так что воспользовался тем, что казалось ему очевидной линией поведения, и продал дело роялистов, дабы стать бонапартистом. Надеясь завоевать благосклонность властей, он «опустился до исполнения подлых заданий полиции, принимал деньги от любой партии и любой части света, но всегда был задавлен долгами, всегда искал возможность поправить свое положение, спекулируя тем или иным товаром или предавая жертвы» консульской полиции. Его историк, Ленотр, отыскал в национальном архиве досье Монгайра и отметил, что «будучи утопленным в собственной мерзости, он был спасен Наполеоном, который внес его в список своих секретных информаторов, и в этой роли, не вызывающий чьего-либо доверия, он находился под пристальным наблюдением, поэтому был вынужден игнорировать любой вызов и следовавших по его пятам наблюдателей, так велик был страх, что он может совершить новое предательство».

Давно позабытые записи досье четко и ярко освещают постыдное непостоянство непревзойденного перебежчика. В месяце вантоз (месяц ветра — 4-й месяц французского республиканского календаря) IV года мы находим Монгайра — роялистского агента-вербовщика, провозглашающего «непорочность» своей преданности Республике. В месяце нивоз (месяц снега — 6-й месяц французского республиканского календаря) того же самого года он осудил «претенциозного болтуна» Фош-Бореля, которого сам побудил возвыситься от профессии книготорговца до эмиссара Бурбонов и секретного агента. В месяце плювиоз (месяц дождя — 5-й месяц французского республиканского календаря) он объявил свою готовность выставить на всеобщее обозрение предательские переговоры генерала Пишегрю, в которых — как нам известно — он сыграл лидирующую и двурушническую роль. В месяце прериаль (месяц лугов — 9-й месяц французского республиканского календаря) XIII года он написал Реалю, что отрекается от своей семьи, «многократно сгорая от стыда из-за того, что я родился в общественном классе, к которому принадлежат все мои враги, потому что я никогда не был виновен в их пороках». В 1810 году, находясь в долговой тюрьме, он обращается за помощью к спасательному вмешательству министерской полиции и соглашается делать все, что его попросят, если только сможет обрести свободу и получить пенсию. В тот же самый год Наполеон принял его на службу как политического шпиона, и Монгайр сразу же оказался «безмерно счастливым посвятить свою жизнь служению августейшей особе». По приказу императора его долги были оплачены до последнего сантима — 78 417 франков 45 сантимов. Ему также выделили пенсию в 14 тысяч франков. Однако при реставрации Бурбонов он запел по-новому, ссылаясь на то, что с 1801 по 1814 год находился «в плену или под непосредственным надзором человека, узурпировавшего трон Франции».

Если Реаль и Демаре воздействовали на врагов имперской Франции с помощью таких извращенных инструментов, они, вместе со своим шефом Фуше, заслуживают признания, как новаторы крайне эффективной техники шпионажа. Их защитные меры контрразведки оказались поразительно успешными и жизненно необходимыми для империи, осаждаемой полчищами шпионов. Сила Бонапарта всегда поддерживалась военным могуществом. Вражеские агенты прокладывали тоннели к его границам, заполняли его города, парили над его армиями. Законные аспекты его правления были затуманены пушечным дымом; подлинный фундамент империи был зарыт во все еще дымящихся руинах двух других режимов. Революционеры следили за ним и относились с презрением, как к последнему монархическому угнетателю их страны. И как беспощадного военного узурпатора его преследовали заговоры и слежка роялистов и изгнанников, Бурбонов, объявленных вне закона аристократов и прочих шарлатанов.

Такой распространенный, наглый и непрекращающийся шпионаж провоцировал усиление контрразведки. Во Франции после 1800 года французские противники корсиканца были настолько многочисленными и разномастными, настолько мстительными и зачастую бесстыдными, что внешние секретные агенты никогда не нанимались иностранными державами для поиска сведений о правительстве Наполеона или вооруженных сил. Британские, австрийские и русские представители, затаившиеся на нейтральной почве, щедро тратились на шпионов и авантюристов любого толка, которые пронизывали Францию словно решето своими «конфиденциальными» поездками и, казалось, двигались в правильном шествии, вроде тайного римского празднества, с куда большей театральностью, чем свободой действий. Роялистские агенты даже осмеливались временами надевать сюртук с бросающимся в глаза V-образным вырезом на лацкане в качестве символа, по которому они могли бы опознать друг друга и провозгласить свою преданность на публике. Но если большинство из засекреченных зачинщиков оставались такими же безобидными, как и их манерность, которая сейчас выглядит абсурдной, то блестяще разработанная контрразведка Реаля и Демаре обескровила их вены и притупила их клыки.

В тщательно разработанном проекте, с помощью которого они первоначально надеялись переманить некоторых роялистских агентов, Реаль и Демаре рисковали почти до абсурдной крайности, поскольку выжидали, что их ловушка принесет не меньшую добычу, чем претендент Бурбонов. Это вылилось в еще один ловкий ход контрразведки. Погруженным в это время в имперскую антисанитарную службу — политическую полицию — оказался всеми забытый Шарль-Фредерик Перле. После обоснования в Париже в качестве успешного печатника и книжного издателя в период революции, он был разорен и выслан из-за неизлечимой тоски по Бурбонам, и после возвращения из Кайена и полного разорения нашел свою семью в столь плачевном состоянии, что был вынужден согласиться на любую работу, которую он мог получить, таким образом неминуемо попав на орбиту Демаре в качестве его орудия. Истинному роялисту, так жестоко пострадавшему за свои симпатии, Перле не составляло особого труда войти в переписку с людьми, посвятившими себя делу Бурбонов в других странах. И эта легкость в установлении контактов вдохновила Демаре и Реаля на создание того, что назидательный полицейский Паскье в своей знаменитой книге «Секретный комитет» назвал «деморализующей мистификацией».