Джин Ауэл - Долина лошадей

В лесу установилась полнейшая тишина, казавшаяся благоговейной. Замолкли даже птицы. Величественный древний дуб был повержен, отсечен от своих живительных корней. Светлый пень казался свежей раной, появившейся на смуглом теле леса, безмолвно сносящего боль. Исполненный достоинства, Доландо встал перед пнем и, медленно опустившись на колени, выкопал в земле небольшую ямку и бросил в нее желудь.

— Пусть же Всеблаженная Мудо примет нашу жертву и даст жизнь другому дереву, — произнес он важно, после чего присыпал желудь землей и вылил на него чашку воды.

Когда они вступили на тропу, ведущую к далекой террасе, солнце, золотившее длинные цепи облаков, уже готово было скрыться за окутанным дымкой горизонтом. Прежде чем они успели достигнуть древней вымоины, цвет облаков стал совершенно иным: золото и бронза уступили место сначала алой, а затем куда более темной розовато-лиловой краске. Когда они стали огибать скальный уступ, Джондалар остановился, пораженный красотой открывшейся его взору картины. Он сделал несколько шагов вперед, совершенно забыв об опасностях, подстерегавших его на крутой горной тропке. Река Великая Мать, спокойная и степенная, отражала в своих водах изменчивые небеса и тени пологих гор. Под обманчиво гладкой поверхностью угадывалась бурная жизнь ее глубин.

— Красиво, правда?

Джондалар обернулся на голос и улыбнулся, узнав поднимавшуюся вслед за ним женщину.

— Да, Серенио. Красиво.

— Этой ночью у нас будет большой праздник. Он устраивается в честь Джетамио и Тонолана. Они ждут… Ты тоже должен прийти на него, слышишь?

Серенио повернулась, чтобы уйти, но Джондалар схватил ее за руку и заглянул в ее глаза, в которых отражались последние краски догорающего заката.

Необычайно мягкая и покладистая, она была всего на несколько лет старше его самого. Но это совершенно не сказалось на ней. Она не испытывала ни уныния, ни усталости, ничего не ждала и ничего не требовала от других. Гибель первого супруга, смерть возлюбленного, с которым они не успели сочетаться браком, выкидыш — все это не могло не наполнить ее душу печалью. Сжившись с ней, Серенио научилась принимать чужую боль так же близко, как и свою. Что бы ни было причиной горя или разочарования ее соплеменников, они неизменно приходили именно к ней. Она умела утешить и успокоить любого, ибо искренне сострадала несчастным, ничего не требуя от них взамен.

Благодаря своей способности успокаивать обезумевших от горя или от страха она часто помогала Шамуду и усвоила кое-какие навыки целителя. Поэтому Джондалар и познакомился с ней — она помогала целителю привести Тонолана в чувство. Когда тот выздоровел и достаточно окреп, ему позволили поселиться у очага Доландо, Рошарио и, конечно же, Джетамио. Джондалар же стал жить вместе с Серенио и ее сыном Дарво. Она не просила его об этом. Он мог этого не делать.

Прежде чем направиться к костру, он коснулся ее щеки губами. Он подумал, что в глазах Серенио отражается какая-то затаенная мысль, но проникнуть в их глубину ему никогда не удавалось. Джондалар поспешил отогнать непрошеную мысль о том, что он должен бы благодарить ее за это. Казалось, она знала его лучше, чем знал себя он сам, знала о его неспособности полностью отрешиться от себя и потерять голову от любви, как это произошло с Тоноланом. Она понимала и то, что своим необычайным пылом и страстью он прежде всего пытался восполнить недостаток эмоций и придать своим чувствам глубину и основательность. Она принимала его, как принимала нередко случавшиеся с ним приступы тоски и уныния, не думая ни обвинять, ни поучать белокурого чужеземца.

При этом она оставалась совершенно открытой — в ее улыбке и словах никогда не чувствовалось и тени искусственности или некоего тайного умысла. Возможно, своей кажущейся неприступностью она была обязана именно этому необычному спокойствию и собранности. Выражение ее лица менялось только тогда, когда она смотрела на своего сына.

— Что это вы так долго? — спросил мальчик, едва завидев Серенио и Джондалара. — Все уже давно хотят есть — только вас и ждут.

Дарво заметил Джондалара и свою мать, стоявших у края утеса, однако не стал мешать им. Вначале чужеземец вызывал у него ревнивые чувства, ибо он отвлекал на себя часть материнского внимания, коим Дарво прежде владел безраздельно, но вскоре мальчик понял, что у него появился новый друг, и резко изменил свое отношение к чужеземцу. Джондалар подолгу разговаривал с ним, рассказывал о приключениях, происшедших с ними за время Путешествия, об охотничьих приемах и об обычаях и нравах разных племен. О чем бы он ни говорил, мальчик слушал с неослабным интересом, тем более что Джондалар время от времени показывал ему способы изготовления каменных орудий, а мальчик осваивал их с поразительной быстротой.

Когда брат Джондалара решил сочетаться с Джетамио, радости подростка не было предела. Мальчику очень хотелось, чтобы Джондалар тоже остался с ними и взял себе в жены его мать. Он очень боялся помешать развитию их отношений и потому старался держаться поодаль.

Надо заметить, Джондалар и сам размышлял примерно о том же весь этот день. Он мог думать только о Серенио. Светловолосая и стройная, она была настолько высокой, что доходила ему до подбородка. Мать и сын были похожи как две капли воды, хотя во взгляде карих глаз Дарво не чувствовалось той удивительной безмятежности, которая отличала его мать.

«Я был бы счастлив с Серенио… — подумал он. — Может, мне следует поговорить с ней?»

В эту минуту он действительно желал ее, желал жить вместе с ней.

— Серенио…

Она перевела на него свой взгляд и тут же поддалась магнетическому воздействию его неправдоподобно голубых глаз. На ней сфокусировалось его желание, его жажда. Сила харизмы Джондалара — неосознанной и оттого еще более мощной — застала ее врасплох. Барьеры, столь тщательно воздвигавшиеся ею все эти годы, дабы оградить себя от боли, разом рухнули. Она вновь стала такой же открытой и ранимой, какой была прежде.

— Джондалар…

Ее интонация не оставляла сомнений.

— Я… Я много думал сегодня. — Он с трудом находил нужные слова. — Тонолан… Мой брат… Долго ходили вместе. Теперь он полюбил Джетамио и хочет остаться. Если ты… Я хотел бы…

— Эгей, вы, двое! Все хотят есть, да и еда стынет… — Заметив, как смотрят друг на друга его брат и Серенио, Тонолан осекся и добавил уже совсем иным тоном: — Ох… Прости, Брат… Кажется, я вам помешал…

Они тут же отшатнулись друг от друга. Момент был упущен.

— Все нормально, Тонолан. Нам не следовало так задерживаться. Поговорить мы сможем и потом, — ответил Джондалар.

Он вновь посмотрел на Серенио. Она казалась смущенной и испуганной, как будто не понимала, что на нее нашло в эту минуту и как ей восстановить щит былого самообладания.