Павел Сочнев - Другие [litres самиздат]

Её заменило Царство Польское. Предки поняли, что территория стала слишком оживлённой и интересной для многих. А это не Иордания и не Иудея, и люди, которым интересна территория, не караванщики. Всё намного серьёзней, эти платить за право отдохнуть не будут. Просто заберут себе всё и ничего взамен у них не допросишься. Вывод напросился сам собой – пора отсюда куда ни будь валить. Благо, границы в те времена были только как понятие. Без контрольно-следовой полосы, вышек, проволоки, таможенников. Таможенники были, но не такие наглые как сейчас.

Неспешно двинулись дальше на Север и немного на Восток. Если сразу на Север, то всё уже поделено и где-то крепостное право, где-то его нет, но отношения такие же раболепские. Да и холодно там и сыро. Упёрлись в холод и пошли вдоль него направо, на Восток. Так и дошли до Сибири. А вот в Сибири места побольше, людей поменьше, народ зубастый, но свободный и земля побогаче. Зимы холодные, а лето жаркое. Очень контрастно, но есть всё. И земля родит, если что ни будь посадить, и поля колосятся, если посеять, и лес густой, бесконечный и богатый на зверьё, грибы и ягоды. Ефремом прадеда звали. А деда он нарёк Петром. Пётр Ефремович Сочнев значит. В Сибири они жили, под Ачинском.

По отцовской линии дошёл до абсолютно прямых предков по официально заверенным уполномоченными органами документов. Пётр Ефремович Сочнев – дед по отцовской линии. С него началась история моего отца и моя. А в свете родословной, просто продолжилась. Запомню место – Россия, Сибирь, г. Ачинск, д. Крещенка на берегу р. Околь. Река такая, которая в Чулым впадает. Крещенка не совсем на берегу, рядом с рекой. Да и сама Околь даже не река, а так, ручеёк, но с рыбой. Не знаю, как сейчас, но когда-то она там была.

Всё было спокойно у деда и прадеда, не жировали, но и не бедствовали. Жили достойно. Достойно настолько, насколько сами решили. Также, как и их/мои пращуры. Где-то прогрохотала Русско-Японская война, потом Первая мировая. Опять кто-то бился с кем-то за что-то. А предков миновала чаша сия. Потом случилась революция. Революция до деревни докатилась не сразу. Точнее, она совсем не докатилась, а Гражданская война докатилась. Прадед в ней не участвовал, и дед не участвовал. Хозяйством своим занимались.

Я не знаю, нравилось ли деду жить при царе и не знаю почему он радостно не бросился в новую жизнь, но в 1927 году его расстреляли. Сначала арестовали, потом, почти сразу приговорили и привели приговор в исполнение. У него остался только один сын, мой отец, который родился уже после того, как деда не стало. Не прервался род. Спасибо дед.

Не знаю, как в других странах, а у нас как-то заведено с началом Советской власти – если не с нами, значит против нас. Каждый должен быть за кого-то. И если бы дед был за белых, то тогда был бы врагом, а сейчас вероятно, героем. А если бы за красных, то тогда героем, а сейчас… Сейчас его прошлый героизм был бы поставлен под сомнение. Мы же сейчас сомневаемся. И ворошим старое, а так ли нам рассказывали про то как? И те, которые были красными, уже почти что не герои, а те, которые белые, немного не дотянули до причисления к лику святых. Предки жили, и я до сих пор живу по принципу «Если я не за что то, то это значит, что мне это не нравится». Я могу быть не за и одновременно быть не против чего-то. Пассивное наблюдение. А вот если я против чего-то, то однозначно – не за.

А ведь большинство тех, которые были «за» и тех, которые были «против», делали это почти искренне. Каждый верил в свою правоту. Дед не поверил ни тем ни другим. Видимо жил «своим умом». Был не за красных и не за белых, был сам за себя. Расстреляли за бандитизм. И даже во времена Горбачёва, когда пересматривали то, что натворили за прошедшие годы, на запрос отца ответили: «Реабилитация невозможна, потому как бандит». Интересно получается, если «за» хорошо, если «против» – тоже понятно, а вот если не «за», то это даже хуже, чем «против».

Бабушка Уля вышла замуж, точнее её взял в жёны, Василий Бабенко. Мой неродной дедушка. Забрал её с сыном в свою деревню. Деревню Курбатово. Спасибо ему огромное. Ему тоже досталось от новой власти. Жил крепко, зажиточно, поэтому «раскулачили». Сейчас про такое прозвище знают и помнят немногие, а до 80х годов 20го века все знали, что если «кулак», то это враг. Не наш он, не коллективный. А почему кулаков называли кулаками, про это нам не рассказывали. То, что предки испокон веков не были стадными (коллективными), я уже написал. Председателем колхоза, после раскулачивания, «выбрали» самого достойного – самого бедного в деревне. Ленивого пьяницу бездельника.

Я спросил про кулаков. Спросил у тех, кто сначала был просто зажиточным и держал крепкое хозяйство, а потом попал под раскулачивание. В 70е годы они ещё были живы. Так вот, погоняло «кулак» пошло от того, что многие из кулаков спали не на кроватях и подушках, а на скамейках, просто положив под голову кулак. На кулаке сильно не разоспишься. Ложились как все, после сумерек. Лучину зазря не жгли. Вставали затемно. Хозяйство требует заботы. И чем больше они (кулаки) заботились о своём хозяйстве, тем крепче оно становилось.

Да, случалось, что в помощь нанимали батраков. Но не бегали за ними по всей своей деревне и не ловили их в соседних. Батраки сами приходили и просили взять на работу. Совсем как сейчас. Редко кого ищут, переманивают и берут на работу на условиях работника. Я не отрицаю, что такое бывает, но это исключительные случаи. Исключённые из обычных. Обычно работник (соискатель) ищет, находит, соглашается и пытается соответствовать. Не скажу, что большинству, но многим везёт. Их берут. Меня тоже взяли. Условия нынешнего работодателя пока не расходятся с моими желаниями и меня это устраивает. У прошлых моих работодателей тоже сначала условия устраивали. Но всё течёт, всё изменяется. Менялся я, менялись условия. Поэтому у меня в трудовой книжке вкладыш и он уже не пустой.

Баба Уля была обычной деревенской «чёрной женщиной». Жила с дедом Васей в двухсотлетнем пятистенке. Это такая изба, у которой четыре наружные стены и одна короткая, внутренняя. А напротив внутренней стены стояла русская печь и между ними неширокий проход. Получается, что изба стеной и печкой разделена на две половины. Русская печка своим окном шестка (это то место куда клались дрова, ставились чугунки, сковородки…, ну, в общем, рабочая часть) выходила в сени, а сам корпус печки (большая её часть) был в горнице. А про двести лет – это с даты сбора сруба, которая была вырезана на верхнем венце.

Вели нехитрое хозяйство, которое оставили им после «раскулачивания», сажали огород. Огород им оставили около четверти, от того что было. А то что было, так и стояло нераспаханное и заросшее. От забора и до самого Чулыма. Ухаживали за скотиной. Дед Вася работал бакенщиком – расставлял, собирал и зажигал бакены на Чулыме. Бакен – это речной навигационный знак.