Рина Оре - Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

– Этого хочет госпожа Шотно, не так ли? – спросил он, глядя в темнеющее небо.

– Нет, – твердо ответила Маргарита. – Я думаю, что это непристойно, неправильно и нечестно к моему мужу. Я так думаю.

Градоначальник ничего не отвечал.

– Я просила вас забрать грамоту на дело у моего сужэна, – добавила девушка. – Я раскаялась. Это былся… был ложный и недостойный поступок. Господин Совиннак, сделайте, пожалуйста, так, как верно для городу. Я больше не держу зла на сужэна.

– А вот я держу! – резко ответил Совиннак. – Я выяснил у Гиора Себесро все условия вашей свадьбы. Те, о каких не знают ни господин Шотно, ни его уважаемая супруга. Своего мужа вы, мона Махнгафасс, и знать не знали до замужества. Мне сказали, что ваш дядя притащил его из трактира и навязал вас ему за две сотни регнов! И почему так случилось, я тоже знаю!

Маргарита потерялась и онемела, а ее щеки в это время разгорались огнем. Она взмолилась о том, чтобы не разреветься до окончания разговора.

«Градоначальник, конечно, знает то, что видал Себесро, – со стыдом думала она. – Знает, как сужэн жал меня к стенке и целовал. И знает это со слов суконщика, а тот не видывал, как я противилась Оливи до этого».

– Я понимаю Гиора Себесро и его заботу о своей несчастной сестре. И не виню его… Ему оболгали вас. Ваш родной дядя оговорил вас.

– Это неправда… – тихо возразила Маргарита.

– Правда! – беспрекословно отрезал градоначальник. – И сейчас у меня нет сомнений, что вся грязь о вас – это ложь. И я этому крайне рад, – вздохнул он. – Вы порядочная женщина, мона Махнгафасс. Я не побеспокою вас больше. Ваше почтение к чести мужа и его имени вызывает у меня глубокое уважение. Бесспорно, будь я на его месте, то желал бы, чтобы моя супруга вела себя столь же подобающе. Но у меня есть один вопрос… Я прошу ответить на него откровенно, без жалости ко мне и безо лжи… И не подумать ничего предосудительного – мои помыслы в отношении вас, мона Махнгафасс, чисты. Скажите, если бы вас не связывали обязательства супружеского долга верности, вы бы повторили свою просьбу «не досаждать вам своим присутствием»?

– Нет. Ни в коем случае, – не колеблясь, ответила Маргарита. – Я и ныне буду крайне огорченной.

Ортлиб Совиннак развернулся к ней. Казалось, он хотел что-то сказать. Но потом передумал, подошел к круглому, выпуклому зеркалу и поправил свою черную току.

– Мне пора удаляться, – сказал он девушке. – Много дел, очень важных дел из-за событий в Нонанданне. Элладанн рядом: важно любое перемещение врага или же войска Лиисема… Я прошу передать извинения господам Шотно за поспешность моего отбытия из их дома и за то, что ухожу до игры. Вас я понял… И повторю, что рад оказать вам любую услугу.

Маргарита проводила его до двери. На прощание градоначальник поклонился ей уже без руки у сердца. И будто опять что-то хотел сказать, но и в этот раз передумал. Ортлиб Совиннак вышел, а Маргарита, покрасневшая и несчастная, смотрела ему вслед из передней в ромбовидное дверное окошко. Его грузная фигура удалялась в сумерках по направлению к храму Пресвятой Меридианской Праматери, в противоположную сторону от Восточных ворот замка.

________________

На вершине холма, за обрамлением крепостных стен, стремились к облакам острые шпили на голубых черепичных крышах белокаменного замка герцога Лиисемского. От ограды того сказочного мира, от парадных Северных ворот, минуя второе кольцо стен, три башенки, ров, мост и каменный вал, к подножью холма спускалась дорога из розового песчаника. Она переходила в улицу Благочестия, а уже вдоль нее выстроились богатые особняки, принадлежавшие самым именитым аристократам Орензы, раскинулись ухоженные парки и сады. Хозяева этих роскошных жилищ где-то с полгода развлекались в Элладанне, а еще полгода проводили в своих имениях. Сейчас, из-за войны, в опустевших особняках, среди голых стен, остались лишь смотрители и немногочисленная прислуга. Темно-красный двухэтажный дом градоначальника, вставший у слияния улицы Благочестия с Западной дорогой, по сравнению с великолепием соседних дворцов, казался простоватым строением, но с широкой и шумной торговой дороги торец этого особняка, со ступенчатым фронтоном, крутой крышей и острыми каминными трубами, напротив, выглядел значимо.

Утром дня венеры, как просила Марлена, Огю Шотно проведал приятеля в его доме. Иде́р Мона́ро, незаконный сын Ортлиба Совиннака, проводил гостя в кабинет, где Огю нашел градоначальника помятым, пьяным, одетым в нижнюю рубашку и штаны. Шерстяной шарф толстым кольцом обхватывал дородное туловище Ортлиба Совиннака, чтобы прогреть спину и унять в ней боли, а его голову неопрятной чалмой прикрывал легкий платок. Огю никогда не видел приятеля в таком виде – он оторопел и застыл в дверях.

– Проходи, – медвежьим взмахом мощной руки поманил его Ортлиб Совиннак, приглашая присесть на табурет возле столика и скамьи, на какой полулежал сам. – Выпьем!

– Ортлиб, что случилось? – неохотно опустился на табурет Огю и брезгливо поморщил лицо: на столике пестрели обглоданные кости, лодочки лимонной кожуры, яблочные огрызки, перевернутые серебряные чарки, измазанные сальсой тарелки, полотняные салфетки и, конечно, среди этой помойки высилась стеклянная бутыль с прозрачной жидкостью на четверть сосуда. В кабинете стоял резкий запах, какой ни с чем иным невозможно было спутать, – в бутыли находилось крепчайшее куренное вино. Градоначальник наполнил несвежие чарки и протянул одну из них Огю.

– Пей! – скомандовал он.

Несмотря на то, что белое вино подходило по гумору Огю, он терпеть не мог этот излюбленный напиток возчиков, моряков и северян. И всё же он не решился отказаться. После первой же чарки у него перед глазами поплыл кабинет, грязный стол и хозяин дома в непотребном виде.

– Што слух… илось? – повторил Огю, откашливаясь, потому что вино обожгло ему горло. – Неужели из-за девчонки?

– Кажется, я влюбился, – захохотал Ортлиб Совиннак, а Огю снова зашелся в кашле.

– Ортлип, – сипло произнес Огю Шотно. – Ты не можешь быть влюблен. Ты едва ее знаешь – как раз сегодня прошло ровно две триады, как ты увидел ее в бочке, – ты не можешь влюбиться!

– Тем не менее… Знаешь, время удивительная загадка. Прошлое портится – протухает, как ты говорил, а «завтра» для нас ценнее, чем «сегодня», хотя это дурость: «завтра» может и не наступить. Мы строим планы, намечаем цели, мечтаем, – будто наша душа живет в будущем, как плоть живет в настоящем… Дурость, дурость! Будущее – наш капкан! И я это хорошо знал, боялся грезить о большом, желал лишь приманить, стать для нее незаменимым, важным… Разве другая отказалась бы от такого поклонника, как я, – опять громко, пьяно и невесело расхохотался Ортлиб Совиннак. – Я строил из будущего капкан для нее, но она, легкая и юная, упорхнула, а я в нем, толстый и старый, остался… Поделом мне!