Платон Абсурдин - Garum Regius [litres самиздат]

Пираты уплыли, а мы побрели в наш шатёр. Спартак не хотел обсуждать сделку со своими командирами – мы были в шатре втроём.

– Ну что твои пираты? Согласились? – спросила Корнелия.

– Они готовы перевезти половину.

– А что с другой половиной? Подаришь их Крассу?

– Оставим их пока здесь. На Сицилии соберём армию и вернёмся.

– Ты с ума сошёл! Ты же знаешь, что с ними будет! Они либо сдохнут от голода, либо римляне их перережут, когда узнают, что ты их бросил! Красс не станет ждать, пока ты наберёшь армию!

– Что ты предлагаешь, Корнелия?

– Наступать, Спартак! Наступать!

– Тогда это будет последняя наша битва! Люди устали!

– Для поднятия духа я уже предлагала тебе эффективное лекарство!

– Я не стану убивать своих же людей, Корнелия! Как ты не понимаешь?! Я не готов!

– А бросить их ты, значит, готов? Их убьют! И ты это прекрасно знаешь!

– Я вернусь с подкреплением!

– Делай что хочешь, Спартак!

Корнелия вышла вон.

– Спартак, послушай, я тоже думаю, что довериться пиратским мордам – не лучшее решение, – сказал я.

– И ты туда же! Вы сговорились, что ли?! Всё равно будет по-моему!

Полководец ударил кулаком по столу, да так, что наши бокалы опрокинулись, и вода разлилась.

Утром Спартак дал пиратам положительный ответ.

– Отлично! – сказал бородач. – Тащите серебро!

Спартак приказал расплатиться с пиратами, и серебро погрузили на пиратский корабль.

– Как стемнеет, переправим первую тысячу в одну тихую бухту. Там их не обнаружат! Пускай они вечером соберутся здесь.

– Хорошо!

– Не скучай, Сартак! – крикнул татуированный бородач, когда корабль отошёл от пирса.

Мы вернулись в лагерь, и Спартак отобрал тысячу воинов. Он был в приподнятом настроении, и даже пошучивал.

Отобранным бойцам он приказал собраться вечером у пирса.

– Сами пойдём в последней партии, – сказал мне вождь либертарианцев.

– А что скажешь тем, кто останется? – спросил я.

– Скажу, чтобы готовились к переправе.

Но ни вечером, ни ночью, ни даже к полудню пираты не появились.

Спартак понял, что его обвели вокруг пальцев.

– Суки! Пиратское отребье! – кричал он в шатре. – Когда возьмём Рим, я всех их пущу на дно!

Корнелия ухмыльнулась, а я сочувствовал Спартаку. Да и всем остальным либертарианцам, пожалуй, тоже.

Мы остались без денег, без еды, и надежды у нас оставалось с горчичное зерно.

Нам нужно было выбирать: или сдаться, или прорываться через укрепления Красса на восток.

Спартак выступил перед войском и сказал, что иного выхода нет, и нужно идти на прорыв.

– У нас мало сил! И многие из нас останутся в крассовом рву кормить стервятников. Но те, кто вырвутся, продолжат нашу борьбу! Это ещё не конец, друзья мои! Победа будет за нами!

Войско поддержало оратора вялым «Да здравствует Спартак!»

– А если кто-нибудь из вас увидит пирата – пусть он отрежет ему уши! – закончил полководец.

09

Ночной прорыв был кровавым и драматичным.

Я заиграл, и в один момент тысячи голодных людей с ругательствами и улюлюканьем устремились в глубокий ров, чтобы потом карабкаться на римские укрепления.

Многие из них, как и обещал Спартак, были убиты во рву римскими лучниками и копейщиками, или завалены камнями, которые римляне с удовольствием сбрасывали с насыпи.

Те, кому удавалось вступить в рукопашную схватку с врагом, дрались как безумцы. Ну, или как герои – кому как нравится.

Я швырнул щит с мечом на землю и сбросил свои нехитрые доспехи, чтобы догнать вырвавшихся вперёд парней. Но рожок, который висел у меня на спине я сохранил – всё-таки он кормил меня последние пару лет.

Я ни о чём не думал. Я бежал и спотыкался о поваленных товарищей и перелезал через них.

Если я падал, то вставал и бежал снова. На просьбы о помощи я не откликался, потому что в темноте искать пострадавших времени не было.

Помню, я перепрыгивал через какие-то препятствия, кого-то душил руками и ногами, а кого-то обматерил.

Я очнулся на берегу реки – там собирались все, кто выжил той ночью.

Я нашёл Спартака – он выглядел уставшим, но счастливым. На лице его была кровь.

– Ты ранен? – спросил я его.

– Это не моя кровь! Пустое! Главное, что мы прорвались!

– А что с Корнелией?

– С ней всё хорошо. Я и не знал до сегодняшнего дня, что она так быстро бегает. Я еле поспевал за ней! Она ещё умудрилась на бегу убить несколько римлян! Вот это женщина! Вон она делится впечатлениями!

В реке мылись женщины, и я увидел среди них Корнелию. Она была перепачкана кровью, и красно-чёрное платье её напоминало, скорее, лохмотья бродяжки, чем наряд супруги выдающегося полководца. Корнелия о чём-то рассказывала своим подругам и размахивала руками.

– Корнелия! Марцеллус – живой! – крикнул Спартак.

Она помахала мне рукой и продолжила свой увлекательный рассказ.

После переклички выяснилось, что прорвалась лишь треть либертарианцев – остальные погибли или попали в плен, или пропали без вести.

Я был удивлён, что спасся тот самый Гур, которого я невзлюбил ещё с момента нашей первой встречи у Везувия. Никогда бы не подумал, что такой неуклюжий и пожилой уже человек сможет остаться в живых в такой заварушке.

Я не понимал, почему он до сих пор с нами, а не сбежал к римлянам – у него было множество возможностей это сделать, но он с упорством следовал за нами и точил оружие солдатам Спартака даже когда его не просили, и сам подавал нам вино на штабных совещаниях. И он не был беглым рабом.

Как-то, помню, ещё в Кумах я выпил пол-пифоса вина и встретил его на улице.

– Почему ты с нами, Гур? Ты же ни хрена не понимаешь в долбаном либертарианстве!

– А зачем мне понимать? Я уже старый.

Я тогда не понял его ответа, но пытать Гура не стал и пошёл спать.

Вечером у костра Спартак собрал уцелевших командиров.

Снова было решено сопротивляться до последнего и ни в коем случае не сдаваться крассовским головорезам. Дали клятву кровью.

Все понимали, что конец не за горами, но озвучивать эту мысль никто не отважился.

Вероятно, никто не хотел расстраивать Спартака. А он сам, похоже, всё ещё верил в свою удачу. Но быть может, он считал неприличным признаться в обратном. Всё-таки он – потомок Ромула, как-никак.

Какое-то время мы ещё поболтались по югу полуострова – пытались не вступать в бой с крассовскими легионами, но Красс таки достал нас.

Последний бой либертарианцев был коротким – складывалось впечатление, что они сами накалывались на копья римлян и подставляли свои шеи под вражеские гладиусы. Это было похожим на массовое самоубийство.

Те, кому не хватило духа принести себя в жертву своей прекрасной идее, были пленены римлянами.

Сама по себе свобода – штука и относительная, и до глубины личная. Свободу нельзя измерить – её можно лишь ощутить, пожалуй.