Елизавета Переяслова - Братья

Наконец появилась Фрейя с своим сыном, всеобщим любимцем Бальдром. Как прекрасен был этот молодой ас! Длинные белые волосы, чистая светлая кожа, до которой, казалось, смущалось дотрагиваться даже солнце, пушистые ресницы оттеняли большие сиреневые глаза юноши. На щеках играл нежный румянец.

Однако, несмотря на прекрасную нежную внешность, Бальдр был ловок и силен. Он хорошо владел мечем, топором и луком, быстро бегал и плавал. Одинаково отважно взбирался Бальдр на высокие скалы и опускался в темные глубины. Другое дело что асы неохотно отпускали своего любимца в путешествие. Да и Один готовил старшего сына себе в преемники. Пусть Тор сражается с великанами, а Бальдр постигает мудрость отца.

Приход Бальдра был встречен радостными криками. Но от Локи не укрылось, что сын Одина кажется бледнее, чем обычно. А в глазах его прячется грусть. Когда слуга в очередной раз подошел к Локи, бог огня, с удовольствием глядя на темно-красную жидкость, наполняющую чашу, как бы между прочим спросил:

– А скажи-ка, что это случилось с Бальдром? Он нынче такой печальный…

– Видно, ты и впрямь много времени провел в Мидгарде. Уже довольно долгое время светлого бога терзают темные сны. Они пророчат скорое несчастье и разлуку с родными.

– Уж не Рагнарёк ли ждет нас вскоре? – лицо Локи приняло непривычно озабоченный вид.

– Нет, думаю, не в этом дело. – Тор, сидевший рядом, вмешался в разговор. – Вороны отца не приносят таких черных вестей.

– Тогда в чем же дело?

– Думаю. Бальдр предчувствует свою скорую смерть. – голос Тора, который не боялся ни инеистых великанов, ни огненных жителей Муспельхейма, дрогнул.

– Да… такого славного гостя моя дочурка отродясь не принимала. – не слишком расстроено ответил Локи. – Хель хоть и далеко лежит, однако для Одина не составит большого труда проведать там сына время от времени.

Все, кто слышал его ответ, замолчали. Но Локи, пришедший в Асгард из мира великанов, знал, о чем говорит. Асы могли путешествовать между девятью мирами, и поэтому для них смерть не была так страшна, как, скажем, для обитателя Мидгарда.

– Мать просила тебя позвать, чтобы твои шутки развлекли Бальдра. А может быть, ты придумаешь, как отвести беду. Не все же тебе выпутываться из передряг, в которые ты сам же и попадаешь.

– Может, и придумаю. – Локи отправил в рот сочный кусочек мяса, обмакнув его кисло-сладкий соус из меда и клюквы. – А пока… не вспомнить ли какую-нибудь историю из моих путешествий…

Почти до зари продолжался пир у Ньёрда. Казалось, вместе с Локи в Асгард вернулись тепло и смех. Даже Фрейя, переживавшая за сына, смеялась над его историями. Наконец все разошлись. Локи вернулся в свой дворец, улегся в постель и попытался уснуть. Но что-то ему мешало. Сперва на ум пришла Синдри – как-то там она? Все ждет своего непутевого мужа? Или успела вернуться в родительский дом? Вспомнилась их свадьба, счастливое лицо невесты, несколько счастливых месяцев в из маленьком домике… Потом еще что-то мелькнуло в уме… что-то из того, о чем говорилось на пиру. Вот оно! Если все так боятся смерти Бальдра, точнее, его переселения в Хель, надо сделать так, чтобы ему ничто не могло причинить вред. А в благодарность за то, что он спас сына Одина, тот разрешит его дочке поселиться вместе с отцом.

Хель никто не назвал бы красавицей, когда она девчонкой предстала перед асами вместе со своими братьями – Йормунгандом и Фрэки. Одна половина лица у нее была красная, другая синяя… Впрочем, среди великанш редко встречаются красавицы.

Но в темноте подземного мира, хозяйкой которого ее сделали, Хель выросла пусть не в красавицу, но во вполне симпатичную девушку. К тому же, принимая конунгов и мудрецов, она вела с ними мудрые беседы, и могла бы по достоинству ответить на расспросы Одина, случись у него желание поговорить с молодой великанши.

Локи неожиданно подумал, что соскучился по дочери. Девочке пора искать себе мужа. Ине обязательно среди великанов. Привел же Ньёрд в свои палаты рослую красавицу из Йотуннхейма. Почему бы и Хель не сыскать себе мужа среди асов. Подумав так, Локи сладко потянулся и наконец уснул.

В Рябиновом Логе все готовились к празднику Солнцеворота. Мужики таскали из лесу хворост для большого костра, который должен будет гореть полночи. Женщины напекли расписных пряников, да столько, что, сложи их все на блюдо, да поставь на стол, сидящего напротив за горой не видать будет! Потом, когда все – от столетнего деда до недавно родившегося младенца, попарились в бане, во всем селении погасили старый огонь. Не обидели его, верно кормившего и согревавшего целый год, не затоптали, залили – кто ключевой водицей, а кто и ароматным квасом. Пусть Огонь Сварожич, насмотревшийся за год на всякое- лепое и не очень – не обижается. Нарядившись в подслеповатых зимних сумерках в лучшие одежды, люди потихоньку стали собираться на поляне. Здесь уже все было готово к возжиганию нового, молодого огня.

Уже в темноте, когда старый огонь был погашен, а новый еще не родился, из леса , темной стеной окружавшего селение, вышла горбунья. Она тряслась от холода, ее понева колом стояла от налипшего снега. Голову и уродливо выгнутую спину горбуньи покрывала лохматая медвежья шкура, запорошенная снегом. Ее лохмотья скрывали лицо, лишь несколько седых прядей выбивалось из-под темного меха. Женщина опиралась о посох – корявую ветку сосны, и казалось, без этой опоры не устоит на ногах.

Сперва ее никто не заметил – все смотрели только туда, где под умелыми руками старейшины уже начинала тлеть припасенная береста. Новый огонь должен был вот-вот народиться. Вот вспыхнула сухая хвоя, насыпанная под бересту, занялись березовые поленья, толпа, собравшаяся на поляне, дружно ахнула. И тогда кто-то расслышал тихий вздох горбуньи.

Конечно, все знают, что в эту ночь, самую долгую в году, нечисть порой подкрадывается тихонько к человеческому жилищу. Но никто не помнил, чтобы мавка или лешачиха не боялась людей и чистого пламени.

Все, кто стоял рядом с горбуньей, отступили на несколько шагов. Она же, казалось, ничего не замечала, кроме огня, уже ревевшего над кучей сухого хвороста. Подойдя почти вплотную к огню, горбунья блаженно опустилась на колени, и протянула руки к огню.

Только теперь все словно пришли в себя. Первым к незнакомке подошел старейшина Первак. Статный русобородый середович, он лишь недавно перенял власть у своего отца. Старейшину любили – он никогда не стоял в стороне, пока другие работали, и даже на праздник одет был не наряднее прочих. Как и положено вождю, Первак сам заговорил с горбуньей.

– Кто ты, что пришла без приглашения к нашему костру? Откуда явилась?

– Весь моя, в пяти днях пути отсюда, сгорела. – отвечала незнакомка. – А звали меня там Любавою. Позвольте у вас остаться… хоть на ночь. А коли позволите до весны остаться, я отблагодарю.