Елизавета Переяслова - Братья

Уже на следующее утро к Любаве в дверь постучалась девчушка-доросток: принесла горшочек каши и спросила травок, чтобы унять кашель – деду уже неделю как грудь заложило. Любава не отказала, и уже к вечеру кашель почти совсем унялся. А потом к ней будто ненароком заглянула кузнецова невеста – спросить мази от ожогов для жениха… А после у соседской коровы треснул сосок, и надобно было спасать кормилицу. Любава и тут помогла: успокоила буренку, втерла в вымя пахнущую травами мазь.

Так знахарка осталась в Березовом Логе. Лечила соседей, растила сыновей. Ветхий домишко простоял до весны, да и после не спешил разваливаться. Благодарные селяне, кому помогло Любавино врачевание, помогали одинокой молодухе по хозяйству. Кто дров наколет, кто забор поправит. Кто с мальчишками посидит, пока мать крутится по хозяйству. А почти ровно через год после того, как знахарка появилась в Рябиновом Логе, ее пришел звать встревоженный и гордый Огнезар. Та девушка, с которой он женихался на празднике Солнцеворота, стала по весне его женой, и теперь готовилась подарить сына или дочку. Любава с радостью отправилась помочь Потворе, и вскоре уже передавала счастливому отцу крошечную девочку.

Мишата с Вольгой росли дружными, ладными парнишками. Материными помощниками. Вечерами они втроем разбирали собранные травы, развешивали сушиться в клети. Мальчишки засыпали мать вопросами: а это что за травка? А для чего? А когда ее лучше брать? А какую травку надо взять, чтобы вырасти большим, как горшечник Красемил? А от какой у коровы молоко сладким сделается? А этот корешок – фу, какой горький – чем хорош? И Любава рассказывала, объясняла. Как очистить травяными отварами кровь, какую травку запарить, если вскочил чирей, если разболелся живот…

А однажды – мальчишкам тогда минул четвертый год – Любава принесла домой лубяной коробок с солью. Любава объяснила сыновьям: соль дана человеку светлыми богами. В ее белых крупинках на самом деле таилась великая сила. А как же иначе? Ведь родится она от очищающего огня и смывающей скверну воды. Малая толика такой соли, брошенная в баньке на раскаленные камни, могла отогнать саму Морану – смерть. Всякому, кто сомневается, достаточно спуститься в погреб к хорошей хозяйке. Открой любую кадку, и убедись: огурцы, грибы и капуста, которые без соли сгниют за пару седьмиц, много за месяц – лежат в кадках, целёхоньки, до самой весны. А не хватит этого, спроси у любого охотника. Каждый видел, как раненый или больной зверь жадно лижет каменную соль. А ведь она даже не освящена огнём и целительным наговором!

В тот день Любава сшила для сыновей два мешочка-оберега, расшила их пестрым узором, наполнила солью и сотворила над ними наговор. Только тогда, защитив сыновей от напастей, она стала брать их с собой в лес. А после и одних отпускать – за грибами и ягодами, за травами, за хворостом и водой. И, конечно, покупаться в теплых лесных озерах, полакомиться спелой черникой, покататься с горы на лыжах.

Мишата, всегда лучше чувствовавший себя в лесу, вовремя приводил брата домой. Так уж повелось у них, хоть Любава никогда не говорила, кто из них родился первым, Мишата, сколько себя помнил, защищал братишку. Сперва от грозного гусака во дворе – когда они едва научились ходить, и мать стала выпускать их во двор, это был грозный соперник. Потом от уличных мальчишек, задевавших их, дразнивших Любавичами. У всех остальных были отцы. Они, конечно, порой драли сыновей за уши и не отпускали гулять, пока не переделана вся работа по дому, но зато порой брали с собой на охоту или рыбалку, показывали, как смастерить лук, как оперить стрелу, рассказывали, как просмолить лодку или какой наговор надо сказать, чтобы нож не заступился. У Мишаты же с Вольгой была только матушка. Да какая! Сколько слухов – правдивых и не очень – ходило о ней, ведунье из Рябинового Лога. Каждый из обидчиков бегал к Любаве – кто животом маялся, кто зубами. А коли уж самого от хвори боги уберегли, так сестра или мать у Любавы мази брали – чтобы щеки зимой не морозило, да руки от каждодневной стирки не пухли.

Сначала Вольга прибегал к Любаве в слезах, уговаривал выйти, и объяснить обидчикам, где их отец. Но у матери – Мишата видел – делалось такое жалобно-растерянное лицо, что постепенно они сами научились отвечать на такие вопросы. Мишата кулаком, а Вольга метким словом. И вот что удивительно: если Мишата разбивал кому-нибудь нос, разумеется, за дело, тот возвращался со старшим братом. И доставалось уже самому Мишате. Но Вольга порой отвечал обидчикам так, что те сперва растерянно замолкали, потом заливались смехом, и на короткое время принимали братьев в свои игры. До тех пор, пока дома им снова не объяснили, что водиться с этими двумя не след.

Вольга, как подрос, не отходил от кузнеца Огнезара. А тот и рад. У самого Огнезара подрастала дочурка Забава, на год младше Любавиных мальчишек. Но одно дело девчонка – ей мастерство не передашь, ремеслу не научишь. Разве что подвесочки лить, когда подрастет.

Любава уж знала: не явился к обеду – будет к ужину. весь в саже, но довольный и с какой-нибудь диковинкой: бусиной ли из серебра, чеканным обручьем, или новым ножом. И Огнезар не мог нахвалиться на непрошеного подмастерья – мол, и ловок, и смекалист, и, самое дивное – ни разу не ожегся, даже когда несмышлёнышем в кузню в первый раз пришел. Любава не удивлялась. Вольга с детства был таков: на огонь в печи уставился, и улыбается чему-то, словно видит не рыжие языки пламени, а дальние дали.

Огнезар, конечно, не первый год у наковальни молотом машет. Ладони мозолями покрылись, что лучше кожаных рукавиц защищают от случайного огонька. Но малец-то в первый раз порог кузни переступил!

Любава была спокойна за Вольгу. Больше она тревожилась за Мишату – тот сперва все за материну юбку цеплялся, особенно когда Любава отправлялась в лес собирать травы. Вольга тут же отпрашивался в кузню, Мишата увязывался за ней. Мальчишка совсем не боялся леса. Вскоре он уже мог сам обходить ягодники и грибные места за полдня пути, умел наблюдать за луной и знал, когда наступает время для каждой травки. К двенадцати годам он мог по несколько дней пропадать в лесу, взяв с собой только нож, да горбушку подсоленного хлеба.

Мишата был бы непревзойденным охотником – он без труда разбирал путаницу звериных следов на лесных тропках. Да вот только охотиться он не любил. Разве что бил ради мяса зайцев, да караулил на болоте по осени откормившихся уток.

Со временем Любава привыкла, что, покончив с каждодневной домашней работой, мальчишки убегали – Мишата в лес, Вольга в кузницу. Она же оставалась одна. Правда, порой прибегала кузнецова Потвора с дочкой, и тогда уже Любава отводила душу, уча маленькую Забавушку прясть и ткать, шить и вышивать, низать на шелковую нитку граненые бусины и стряпать пироги с визигой и с яблоками.