Наг Стернин - Ведьмы

Парни разложили бревна ровным рядом, одно в двух шагах от другого. Тумаш шагнул через первое, чтобы оказался комель меж ногами, поплевал на руки, ухватил за длинную рукоять топор и весело подмигнул Леле.

– Ну, что, начали?

С хрустом врубился колун в березовый комель, на пол-лезвия врезался в древесную мякоть. Парни принялись дружно колотить колотушками, вколачивать колун в бревно. Рада подсунулась со шпынем, парни колотили теперь по нему, в дереве обозначилась длинная трещина, чем глубже забивался шпынь, тем шире расходилась та трещина, отделяя от ствола плаху.

Тумаш высвобождал колун, прицеливался, намечая место следующего удара. Бревно щепилось, плахи топорщились меж клиньями, как ложки в пальцах умелого плясуна на развеселой братчине. Работала ватажка дружно, смотреть на них было одно удовольствие, Леля и смотрела, завидуя Раде с Малушею. Вон как перешучиваются они с парнями, и все цепляются к Тумашу. И Радка цепляется, и Малуша эта самая цепляется тоже.

В первое бревно вогнали пяток шпыней, и парни с девушками погнали те шпыни по дереву.

– Живее, живее, – погонял Тумаш. – Вон, соседи уж вторую колоду колют.

– А сам чего ждешь? – вопила развеселая Малуша. – Или никогда никаким-таким колодам два раза подряд шпыня не вставлял? Умаялся с первого раза, и дух из тебя вон?

Друзья хохотали, держась за животы, за бока, и от того хохота складывались пополам. Тумаш шагнул спиною вперед ко второму бревну, шагнул не глядя, повернулся резко и замер, будто споткнувшись: сделай он еще хоть полшажочка, сбил бы Лелю с ног, как бита городошная.

Увидав его перед собою так близко, вскрикнула Леля от неожиданности, зажала рот обеими руками, а он засмеялся, что-де ты, птичка-синичка, крошка хлебная, перед пастью волчьей прыгаешь? Вот-де съем тебя!

Схватил Тумаш Лелю за бока, вскинул к самому лицу, щелкнул зубами и отставил в сторону, чтобы пройти не мешала. Шагнул, да и замешкался вдруг, остановился, обернулся и оглядел Лелю с ног до головы странным до жути взглядом. Сердце у Лели бухнуло и провалилось куда-то вниз, а рот как был зажат руками, так зажатым и остался

– Что, – сказала Малуша медленным голосом, – рассмотрел крошечку хлебную?

– Леля! – кричала бабушка, и, очнувшись, помчалась Леля на бабушкин голос со всех ног, что это она, в самом деле, пялит глаза на чужую работу, своей, что ли, нет? Кормить-поить дровосеков что ли не надо? Быстро бежала Леля, но услыхала, как злобно выговаривала Тумашу Радуша, что напугал-де ребенка до полусмерти, на что ответила Малуша с непонятностью:

– Ребенка? Ну-ну.

Бабушка Лелю не ругала. Поглядела пристально, да и погнала за медовухой, торопись, сказала, что ж ты, сказала, дровосеки голодные, поди, как волки. И от того слова опять бухнуло у Лели сердце.

Девицы таскали охапками дрова, складывали поленницу. Славную заложили: в пять поленьев шириной, длиной в три косых сажени. Парни бухали колунами и колотушками – треск стоял на все капище. Тумашова ватажка шла впереди. Рада с Малушею не успевали дрова таскать, закраснелись, дышали тяжело. Возле Тумаша с товарищами гора поленьев росла снежным комом.

А у Лели все валилось из рук, вид был растерянный, глаза шалые. Так и стояло перед нею странное Тумашово опасное лицо, так и виделся взгляд напряженный ощупывающий, а бока, где ожег ее ладонями, очень хотелось потереть руками.

Терла. Да толку-то?

Бабушка сновала в погреб, из погреба, перешучивалась с парнями, девицами, бестолковость Лелину безрукую вроде бы и не замечала. А Леля расколотила квасник в мелкие дребезги. И кувшин с медовухой разбила тоже, и что такое с бабушкой случилось, в толк взять не могла, разве сошло бы ей все это с рук в другой день?

Работа кончалась. Тумашова ватажка уже подбирала щепки, мела дровоколище. Леля сказала, отвернувши в сторону зардевшее лицо:

– Скамьи сбили бы. На улице вас посажу. Вон погода какая хорошая.

Тумаш, дурачась, зарычал на товарищей:

– А ну, шантрапа, шпыни ненадобные, слыхали, али что? Р-расселись, бездельники. Живо, делать по хозяйки-Лелиным словам! – потом потянулся, с треском вывернувши руки, крикнул Радуше: " Пошли к ручью умыться. Сольем друг другу", и поскользил вниз по косогору по хрусткой листве.

Леля смотрела им вслед, и хотелось ей, Леле, почему-то плакать. А Малуша положила руку на Лелино плечо и сказала все с той же непонятной злостью:

– Сейчас он там ей сольет. Ох, и сольет!

И истолковавши превратно Лелин недоумевающий взгляд, добавила:

– Я знаю, что говорю.

И пальцем для достоверности покачала. А после подсунулась к самому Лелиному уху и зашептала как равной, как принятой во взрослый девичий круг:

– Сейчас они там себе кустик облюбуют ракитовый, вот под тем кустиком он ей…

Голова у Лели шла кругом. Как, то есть, так? Причем куст ракитовый? Нету там никакой ракиты, ей ли, Леле, не знать?

– Тумаш! – орали парни. – Иди скорее, хватит прохлаждаться, есть охота!

– Идем, – послышалось снизу от ручья.

– Ну вот, – язвительно сказала Малуша, – замочить девку не дали, сухой оставили, лешаки голодные. Совести у них нет.

И подмигнула Леле.

Урожай собрали хороший, к зиме изготовились, что еще можно желать? Леса стояли багряные, дни были чудные, сухие, однако же бабье лето подошло к концу. Пришел канун Осенин. Сразу три праздника праздновались совокупно: День Рожаниц, именины Велеса Овинника и проводы Ярилы с Костромою.

Облакогонитель ходил туча-тучей, глазами сверкал ненавидяще, хранильников загонял до помрачения ума: приметы погодные были хуже некуда, погода портиться и не думала быть, а кто виноват? То-то и оно. До того дошло, что Радимир младший, главный союзник Бобичев во всем понизовье, сказал напрямик:

– Ты за погоду не трясись и на приметы наплюй. Раз уж Потворе обряды в честь Рожаниц вести, погода будет, тьфу на них, на приметы.

– Ну да, – ответил Бобич злобно, – держи карман. Она свой обряд проведет и тут же тучи наколдует. Мне время начинать, а дождик – вот он, здрасте вам, ждали вас согласно всем приметам.

Радимиру скривило лицо. Видно было, что висит у него на языке злой вопрос: – "Кто у нас тут Облакогонитель, кто владыка погодный, ты или Потвора?" Но не стал добивать градский воевода союзника. Напротив того, дал ему весьма дельный совет:

– Положенного времени не дожидайся. Кончила обряд Потвора, тут же начинай свой. Вот и не поспеет с дождичком ведьма болотная.

Облакогонитель воспрянул духом, уж больно хорош был совет. За погоду можно было и впрямь не беспокоиться, пусть о ней у Потворы голова болит. А утро великого дня вышло просто замечательное. Прохладно было, это да, что прохладно, то прохладно, но сухо, ясно, радостно.