Марк Рабинович - Чудотворцы

– Сюда, ко мне! Построиться! – закричал Никандр

Вокруг него начали выстраиваться пешие, прикрываясь щитами.

– Копья опустить! Скорпион к бою!

Последний приказ вывел Публия из ступора и он присел за станину стреломета, сообразив, что это хоть какое-то, но укрытие. Стрелы продолжали лететь, раненые падать, но Никандру удалось построить подобие "черепахи". Их низко опущенные копья смотрели вперед, игнорируя то, что происходило за спиной.

– Ну же, ну же! – шептал сириец.

Казалось, он умолял то таинственное и страшное, что таилось в пыли перед ним, проявиться, однако, при этом он, почему-то, все время поглядывал назад. Страшное, все же, пришло спереди. Из пылевого облака неестественно быстро возникли вначале длинные копья, а затем и люди несущие их. Нет, они не шли, они, казалось, мчались вперед в неистовом, стремительном порыве. Большинство было вооружено копьями, но у некоторых Публий с ужасом увидел обоюдоострые секиры, ужасные в ближнем бою. Сирийцы, привыкшие к неспешному движению фаланги, оторопели от стремительного бегущей на них смерти, и некоторые из них растерянно опустили копья. Но эфессец не растерялся.

– Скорпион! – заорал он.

… И Публий его понял. Скорее машинально, чем сознательно он рванул рычаг и огромная стрела понеслась вперед. Страшная в своем неудержимом полете, она пронзила двоих и бросила их назад, сбив с ног еще двух или трех. Вероятно, это смутило иудейских воинов, потому что смертоносная лава запнулась, замедлила свой стремительный бег, и этим не замедлил воспользоваться Никандр.

– Вперед! – заорал он – Копья вниз! Строя не держать!

Последняя команда была в новинку сирийцам, но рявкающий голос командира сделал свое дело, и они понеслись навстречу атакующим почти так же стремительно как и те, увлекая за собой Публия. Дальнейшее он помнил смутно, запомнились лишь отдельные эпизоды, отрывочные или даже статические, как лица на стенах в храме Птаха в Мемфисе. Вроде бы они куда-то бегут, вроде бы вокруг падают люди, упал с рассеченной головой второй возница, сандалии инженера скользят в лужах крови, и что-то очень неприятное задевает его легионерский шлем. Вот бородатый иудей колотит огромной дубиной упавшего гоплита и никак не может его добить, мешают добротные доспехи. Вот двое прижали еще одного гоплита копьями к сосне, копья не могут прибить прочный панцирь, но появляется третье копье, ищет щель в доспехах, наконец находит ее и прикалывает беднягу к дереву. Вот хмурый иудей деловито режет горло бессильно повисшему в его объятьях Антипатру, а лицо у иудея такое сосредоточенное, как будто он забивает барашка. Вот Никандр отбивается сразу от трех, сражает одного и отступает, а его никто не преследует.

Прошло несколько минут или несколько часов… Сотни полторы уцелевших сирийцев, и Публий вместе с ними, остановились, тяжело дыша. Их, похоже, никто не преследовал, и люди в изнеможении повалились на траву. Только тогда инженер заметил, что сжимает в правой руке обломок копья. Сражался ли он? Убил ли кого-нибудь? Ничего этого милосердная память не сохранила. Его меч так и оставался в ножнах, а лезвие было чистым: ни крови, ни зазубрин.

– Ну что, латинянин, понюхал кровушки? – сказал подошедший Никандр.

Веселое настроение, казалось, никогда не покидало эфессца, а вот следовавший за ним Гордий выглядел мрачнее тучи.

– Я вот чего не понимаю – удивился Публий, с трудом переводя дыхание – Нас вроде бы было больше и броня лучше и войско опытнее, а они нас разбили как бы шутя.

– Чего тут понимать – возмутился Гордий – Растянули наши ряды, а потом ударили клином в слабом месте.

– Это с каких пор у тебя конница и слон стали слабым местом? – хмыкнул Никандр.

– А вот и стали – не сдавался Гордий – И всегда будут, если конница фракийская, а слон трусливый. Это ему не безоружных девок давить. Мы же, например, прорвались сквозь их строй.

– Не прорвались сквозь строй, а бежали сквозь строй – насмешливо сказал Нимандр – Да и не было там никакого строя.

– Как так – не было? – возмутился Гордий.

– Ничего-то ты не понял! На самом деле удар в лоб колонны был отвлекающий, а основной удар они нанесли сзади – отрезал эфессец – А еще ветеран всех египетских походов. Провальных походов, надо заметить, но все же ветеран.

Гордий, зашипев от злости, схватился было за меч, но Никандр успокоительно поднял руку:

– Ладно, не сердись, не буду больше. Но как же ты никак в толк не возьмешь, с чем мы сегодня столкнулись.

– С чем? – спросили Публий и Гордий в один голос.

– Подумайте, как мы сражаемся? У нас есть командиры, которые нас и выстроят и прикажут и повелят. А мы будем делать, то что прикажут.

– А как же иначе? – удивился Гордий.

– Сегодня ты видел, как можно иначе. Или и это ты умудрился не заметить? Ладно, не вскидывайся, сейчас объясню – Никандр глубоко вздохнул и, оставив свой язвительный тон, продолжил серьезно – Все армии во все времена ценили строй, и неважно, был ли это строй боевых колесниц или наша, когда-то непобедимая, фаланга. Судите сами, в строю стоять легко и просто, в строю может сражаться любой дурак, лишь бы над ним стоял сотник, а над сотником – хилиарх, а над хилиархом – стратиг. Но сегодня мы видели, что сражаться можно иначе, так, как будто каждый воин – армия, так, как будто ты сам себе стратиг.

– Как такое возможно? – удивился Гордий.

– Не знаю. Наверное, это непросто, ведь надо уметь и думать самому и подчиняться одновременно. Не уверен, что мы смогли бы так, а вот они – сумели.

– Ну, не знаю – проворчал Гордий – Ты говоришь странные вещи.

– Вот именно из-за этих странных вещей великий полководец Сирон… – к Никандру вернулось его насмешливое настроение – … Великий полководец Сирон потерпел поражение под… этим… Ну, где он потерпел поражение? … Эй ты!

С этими словами эфессец обратился к проезжавшему мимо остатков разбитой армии человеку на ослике. Судя по одежде, это был эллинист, бежавший к морю, подальше от восстания.

– Как называется эта местность? – грозно спросил его Никандр.

– Бейт-Хорон – сказал филоэллин мрачно – У вас это произносят как Бeферон.

– Виферон – поправил его сириец – Если твое вино разбавлять, то будет звучать именно так.

Филоэллин покосился на насмешку, но ничего не сказав, продолжил свой путь к морю.

– Стоило бы его пырнуть на всякий случай – проворчал Никандр вслед ослику – Да как-то нечестно после драки мечом махать.

– Значит, Сирона разбили при Вифероне – хмыкнул Гордий.

– Нас разбили… – поправил его эфессец и на этом разговор закончился.

Только тогда Публий заметил странное. У него уже давно болело все тело, то ли от бега, то ли от падений, то ли от полученных, к счастию – вскользь, ударов, которые он не помнил. И только желудок, непослушный его желудок, единственный вел себя прилично, как будто не было раскроенных черепов и липких луж крови под ногами. Это следовал обдумать, но только позднее, позднее…