Марк Рабинович - Чудотворцы

Симон ждал от него ответа и Натанэль не мог его подвести:

– Наверное, еще не все были готовы.

– Верно. Как заманчиво сделать свободными всех разом, одним ударом меча решить все проблемы, как Александр в Гордионе. К сожалению, не получается. Осознав свою ошибку, Моисей на протяжении жизни целого поколения водил народ по пустыне, но и это не до конца помогло. Многие принесли свой Египет с собой и произвели потомство, а их потомство – свое потомство. Вот так появились наши эллинисты.

Натанэль улыбнулся, ни Симон не улыбнулся в ответ, наверное не считая это шуткой.

– Так что же делать? Неужели ничего не получится?

– Ну что ты! – вот теперь маккавей улыбнулся – Конечно получится, ведь таков замысел Всевышнего. Вот только займет это немного больше времени.

– Немного?

– Немного с точки зрения Творца и Ойкумены… Нашей жизни вряд ли хватит. Да что там наша жизнь, может не хватить и сотни поколений

– И что же надо делать?

– Искать и лелеять искру.

– Искру?

– Всевышний дал нам задание – построить новый мир, правильную Ойкумену. Но мы еще не умеем, мы только учимся. И все же в некоторых из нас уже появляется малая частичка этого нового мира – этакий зародыш. Я называю его "искра". Иногда удается увидеть ее в ком-то, но этого недостаточно. Надо еще эту искру сохранить и взрастить, а то ведь она и умереть может.

– Искра… – задумчиво повторил Натанэль.

Может быть то, что так привлекало его в маккавеях, в Сефи, в Ниттае и было такой искрой?

– И такую искру я заметил в тебе – добавил Симон – Надеюсь, я не ошибся.

– Но я не был тогда евреем!

– А кто тебе сказал, что искру можно найти только у евреев? Правда, нам легче – у нас есть Книга. Но не всем это помогает, как ты не раз видел. А некоторые, наоборот, и без Книги справляются. Кстати, ты читать умеешь? Нет? Я так и думал. Плохой ты еврей, Натанэль. Я дам тебе Книгу…

Ну что ж, требование учителя – закон и Натанэль начал учиться читать и писать на иврите. Мастерская отнимала много времени, на учебу его почти не оставалось. но он взял за правило прочесть хотя бы пару строчек каждый день. Некоторые буквы были ему уже знакомы по греческому алфавиту, а так как в понтификате их учили писать бустрофедоном 17 17 Двунаправленное письмо , то и направление текста его не смущало. Постепенно, незнакомые поначалу буквы начали складываться в слова и предложения.

Снова объявился исчезнувший ненадолго Агенор. Согласно его сведениям, Лисий пока не покушался на Храм, но зато в районе Модиина снова начали заявлять о себе исчезнувшие было филоэллины. Поддерживаемые оккупационной армией, они, вначале осторожно, а потом все более и более нагло, начали насаждать греческие порядки. Осторожный Лисий не прибегал пока к карательным мерам, хотя его к этому настоятельно подталкивали эллинизированные иудеи во главе с первосвященником Менелаем. Стратиг вообще начал проявлять несвойственную ему прежде мягкость. Защитникам Бет Цура, которые вынуждены были сдать город, он позволил беспрепятственно уйти на север, несмотря на то, что те, как и следовало ожидать, присоединились к Иуде. Все то же самое Натанэль услышал и от Йешуа, приведшего гарнизон Бет Цура.

– Похоже, что Лисий, избавившись от Антиоха-папы, пытается проводить более разумную политику – рассказывал Агенор – Говорят, что ему в этом помогает стратиг Птоломей.

Натанэль вспомнил рассуждения Птоломея насчет сжатой пружины и понял, откуда ветер дует.

– И все же на Храм они рано или поздно нападут – закончил лазутчик свой рассказ.

Хотя ему часто приходилось ночевать в мастерской, Натанэль любил иногда оставаться на ночь в ущелье. Там с отвесной стены падал небольшой поток, под которым было так приятно постоять. А еще там была довольно большая пещера, в которой хватало места для всего отряда. Но сегодня он застал всех воинов снаружи, готовящихся ко сну близ водопада. На его недоуменные вопросы они отвечали лишь ухмылками и кивками в сторону пещеры. Догадываясь уже, кого он там увидит, он долго колебался не решаясь войти. Чем дольше он стоял там, тем сильнее билось сердце и ему даже пришлось прижать руку, чтобы оно не разорвало грудную клетку. По прежнему медля, он обернулся на воинов, которые старательно пытались не смотреть в его сторону. Дальнейшее промедление становилось смешным, следовало войти и узнать то, что он боялся и хотел узнать. И он вошел.

– Я ждала тебя, Публий – сказала Шуламит.

Ее глаз не было видно в темноте, а голос звучал странно. Сейчас он и боялся и ждал того, что скрывалось в этой темноте, да еще вот этот ее изменившийся голос… Он опасался спугнуть то новое, что прозвучало сейчас под сводами пещеры. А может быть ему показалось?

– Пожалуйста, зови меня Натанэлем – осторожно попросил он.

– Я ждала тебя, Натанэль – повторила она.

И тут на них навалилась тишина. Долго они оба молчали, ведя странный, беззвучный и не совсем ясный им разговор. Над их головой зажигались и гасли звезды. Какие звезды, подумал он? Там же свод пещеры? И все же звезды были, он ясно их видел, только видел не глазами, иначе. Женщина первой нарушила молчание.

– Это правда, что ты принял договор 18 18 Т.е. – сделал обрезание и стал евреем? – ее глаза смотрели на него странно…

– Да, правда – ответил он, не понимая, что происходит.

– Ты сделал это для меня? – спросила она, придвинувшись ближе.

– Нет – поколебавшись, ответил он – Не для тебя.

Как ни странно, это оказался правильный ответ, потому что она придвинулась еще ближе. Теперь он мог видеть блеск луны в ее широко открытых глазах.

– Ты меня не обманываешь? – тихо спросила она.

– Тебе придется поверить мне на слово – сказал он и, криво усмехнувшись, добавил – Надеюсь ты не заставишь меня предъявить доказательство?

Наверное, его голос дрогнул, потому что женщина удивленно посмотрела на него, а потом, придвинувшись еще ближе, ласково дотронулась ладонью до его груди. Теперь она была так близко, что ее глаза заслонили весь мир, поэтому он услышал, когда она уже совсем тихо прошептала, срывая с него тунику:

– Заставлю…

Утром, когда Натанэль стоял под струей водопада, воины беззлобно посмеивались, глядя на его исцарапанную спину.

Потом, долгими жаркими ночами, она рассказывала не раз, что полюбила его еще тогда, на поле битвы при Эммауме, где даровала ему себя и жизнь, и лишь очень долго не решалась навсегда отдаться чужаку и рабу. Было неимоверно приятно слушать этот повторяющийся рассказ, и было совершенно неважно, правда это или ложь женщины, оправдывающая ее внезапную страсть. Они проводили вместе столько времени, сколько Натанэлю удавалось выкроить. Ему доставляло удовольствие все, что было связано с ней: целовать ей ноги, любоваться отражением луны в любимых глазах, смотреть на солнце через ее темно-медные волосы, любить ее то осторожно и нежно, то страстно и бурно. Ему нравилось ее мягко шелестящее имя, но он часто придумывал ей другие ласковые имена и даже порой называл "моей эринией", хотя она и не любила вспоминать ту давнюю историю их знакомства. Обычно же он звал ее на латинский манер, "моя Шуля", и она довольно щурилась, услышав это ласковое прозвище.