Николай Сванидзе - Погибель Империи. Наша история. 1918-1920. Гражданская война

В Россию он приехал с женой Луизой Брайент в августе 1917 года. Россия была суперинтересна, здесь рушились основы старого мира, от России зависела новая глобальная конфигурация. Он так и писал в сентябре 1917 года своему приятелю: «Мы в самом центре событий, и поверь, это – потрясающе. Мексика бледнеет перед этими красками, этим ужасом и величием». Джон Рид испытывал чисто журналистский восторг: он оказался в самое нужное время в самом нужном месте в мире. Более того, чутье подсказывало ему, что Февральская революция в России – это только прелюдия к главным событиям, о которых он и напишет свою книгу «Десять дней, которые потрясли мир».

Собственно, книга – это цикл репортажей о 10 днях Октябрьского переворота, которые он отсылал в Штаты в журнал «Массы» и за которые Джон Рид вполне мог бы удостоиться Пулитцеровской премии. Первым лауреатом Пулитцеровской премии стал журналист Герберт Байерд Своуп за серию материалов под названием «Германская империя изнутри». Но Германия меркнет на фоне событий в России. А тот факт, что Рида обошли с премией, объясняется, во-первых, его известной радикальной левизной, а во-вторых, тем, что сам Октябрьский переворот в далекой России долго не воспринимался в США всерьез.

Но книга Джона Рида не только репортажи. Джон Рид писал для американской аудитории и считал необходимым ввести читателей в политическую жизнь России.

Рид начинает книгу с дотошного партийного расклада, указывает политических деятелей всех толков с их позициями, кратко сообщает об общественных организациях, гражданских, а также в армии и на флоте. А дальше начинаются фрагменты интервью с представителями крупного бизнеса, подробно – с «русским Рокфеллером» Степаном Лианозовым, с офицерами на Северном флоте. С интервью соседствуют зарисовки из петербургских театров, разговор с купцом в провинциальном городе, свидетельства страшной коррупции, интервью с британским послом Бьюкененом о том, как быстро в России левеют все политические партии. Джон Рид выезжает на фронт. Был в 12-й армии под Ригой в окопах. Масса уличных зарисовок Петрограда. В руках статуи Екатерины у Александринского театра красный флажок, но чиновники и школьники по-прежнему в форме с императорскими орлами на пуговицах. Джон Рид цитирует газеты разного толка. У него в книге несметное количество фамилий, она густо населена, все в бешеном движении, в напряжении. Все всё время выступают, Рид подробно записывает и цитирует – и лидера кадетов Милюкова, и механика с Путиловского завода. Бездна подробностей, включая погоду: дождь утих, опять пошел, небо тяжелое. Подробно о Смольном, часто жанрово: встретил у внешних ворот Троцкого с женой. Их задержал часовой. Троцкий рылся в карманах, но никак не мог найти пропуска. Подробно рассказывает о ситуации в юнкерских казармах. Все время ходит по улицам. Пишет: «У нас были билеты в Мариинский театр на балет. Не пошел. На улице было слишком интересно».

А потом Джон Рид уже в Зимнем дворце, в тот самый момент, когда брали Зимний. Описывает подробно. Цвет портьер, цвет ливрей у дворцовых служителей. Он взял со стола заседания Временного исписанный лист на память. Он наблюдал, как уводят арестованных членов этого правительства. Видел, как солдаты в жилых комнатах дворца роются в шкафах, хватают одежду, срывают кожу с дивана на сапоги.

Джон Рид присутствует при утверждении состава первого большевистского правительства. Приводит весь список. В связи с составом правительства Джон Рид первый и последний раз упоминает Сталина.

Джон Рид неоднократно беседовал с Лениным. Рид везде наблюдает за Лениным, делает пометки в записной книжке. Это Джон Рид скажет: «Ленин – локомотив истории». На некоторых заседаниях Рид с Лениным обмениваются записками. Однажды Рид вместе с другими в полном восторге нес Ленина с трибуны на руках.

Джон Рид восхищается Троцким. Троцкого в его книге много, что естественно, потому что Троцкий с Лениным – главные авторы Октябрьского переворота. Рид воспроизводит свои разговоры с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, которые были участниками переворота. Разговоры со всеми этими людьми идут без переводчика, на каком-нибудь из европейских языков. То есть еще можно разговаривать в прямом смысле слова на одном языке. Английский писатель и публицист Герберт Уэллс беседовал с Лениным в начале октября 1920 года напрямую, а со Сталиным в 1934 году – через переводчика. Сталин языков не знал. Контакта не было. После разговора Уэллс подумал, что переводчик редактировал по ходу дела его речь. Но, вероятно, Сталину, в отличие от Ленина, было просто неинтересно, и он не скрывал этого.

Сталин еще в 1924 году в статье «Ленинизм и Троцкизм» между прочим написал, что Джон Рид «исказил некоторые факты… многого не знал и вообще попался на удочку сплетен». Позже якобы некий военный моряк Иван Зенушкин задал в письме вопрос Сталину: «А вот как могло случиться, что Ленин написал предисловие к книге Джона Рида, несмотря на некоторые неверные сведения». Сталин ответил моряку Ивану Зенушкину: «Я думаю, что Ленин не читал всю книгу Рида», у него было много других дел, и он просто хотел содействовать распространению информации о революции в западной печати.

В 30-е годы Джон Рид в СССР не переиздавался, действующие лица его книги были перебиты Сталиным. Вплоть до 80-х годов оригинальный английский вариант со всеми именами участников Октябрьского переворота находился в спецхране.

За три дня до начала болезни Джон Рид в Кремле случайно пересекся с кузиной Черчилля, художницей и скульптором Клэр Шеридан, которая приехала в Москву лепить вождей русской революции. Вечером после встречи с Джоном Ридом Клэр Шеридан немного поговорила о нем с Гербертом Уэллсом, который еще не покинул Москву после встречи с Лениным. Она в дневнике воспроизводит свои слова: «Я понимаю русскую душу, но что заставило этого с виду нормального парня из Соединенных Штатов так круто изменить свою жизнь и добровольно покинуть свою родину?» Клэр Шеридан была на похоронах Джона Рида. В соответствии с новым революционным ритуалом его гроб в обрамлении красных флагов стоял три дня в Доме Союзов для массового прощания. Хоронили его у Кремлевской стены. Вдова во время долгой церемонии с речами потеряла сознание.

К середине октября Клэр Шеридан уже успела сделать с натуры скульптурные портреты Ленина и Дзержинского. Теперь она лепила Троцкого в его кабинете, а он, очевидно, за нею ухаживал. Говорили они по-французски. Разговаривали обо всем: о политике, об Англии и Франции, о литературе, о Шекспире, о Байроне и Шелли, кто кого из них предпочитает, спорили о Суинберне. Задерживались до ночи, несмотря на комендантский час. Троцкий сам за рулем отвозил ее домой. Троцкий говорил ей по-французски: «Когда вы стискиваете зубы и с головой уходите в работу, вы не перестаете быть женщиной». В дневнике у нее часто встречается: «Троцкий подошел ко мне и встал рядом… Мы стояли рядом у горящего камина». Иногда отключался свет. Они зажигали свечи. Троцкий целовал ей руку в глине и говорил, что навсегда сохранит в памяти «женщину в ореоле пушистых волос и с грязными руками». Клэр Шеридан пишет: «Это был последний сеанс работы у Троцкого. В полночь он стоял рядом. Именно тогда я решилась попросить его расстегнуть воротник. Троцкий выполнил просьбу». Прощаясь той ночью, Троцкий по-французски сказал: «А поедемте вместе на фронт». Она не ответила. Через два дня Клэр получила сообщение от Троцкого, чтобы завтра в четыре часа дня она была готова к отъезду на фронт. До самого утра она не могла принять решение. В дневнике пишет: «Как велик был соблазн!» Но она не решилась.