Дмитрий Харламов - Сказание о верном друге. Тайна седого тугая

— Она не совсем заброшенная, — возразил Пулат, я там еще капитанку нашел, новую, только грязную немного, совсем как пропавшая Нюсина.

— Да, — подтвердила Нюся, — вот эту.

— Странно… — Дядя Степан долго разглядывал фуражку. — Как моя.

— Если честно сказать, — Пулат напрягся, как перед боем, — мы думали, это дядя Михаил не хочет, чтобы нашлась захоронка…

— Что ты такое говоришь! — перебил его Серафим Александрович.

— Кто это «мы»? — прохрипел Михаил Никитич.

— Мы с Радькой… То есть… я…

— А что, я тоже так подумал бы на вашем месте, — решительно пришел на помощь мальчику Степан Никитич. — Сам посуди, Михаил: лодку ты им дал, а она вдруг оказалась дырявой, помочь захоронку найти не захотел… Только, друзья мои, здесь что-то не так. Уж я брата знаю, он в таком деле мешать не станет…

После ужина ребята, все трое, отправились на каменистый бугор провожать зарю.

Радику в этот вечер хорошо пелось, потому что настроение было отличное, ведь опасность, угрожавшая другу, миновала. Пели песни старые и новые, веселые и грустные, а больше всего — пионерские: в седьмом классе им вступать в комсомол, тогда уж пионерских не попоешь — не солидно.

Особенно понравилась Нюсе их собственная самодельная походная песенка.

Задорные голоса далеко разносились по водному простору:

— А все-таки многое неясно, — тихо сказал Пулат, когда петь надоело. — Кто, например, продырявил лодку? Кого спугнул механик Шарип? Что за лодку видел Берген-ака? И совсем непонятно, кто и зачем своровал Нюськину фуражку…

Ответов на эти вопросы не было.

— Эх! Ничего-то мы, видно, не сумеем разгадать, — раздосадованно сказал Пулат. — Настоящие следопыты давно бы все поняли.

— Моя бабушка знала всякие таинственные слова… Не смейтесь! — Нюся понизила голос, как будто боялась, что ее подслушает кто-то посторонний. — Она из трав делала лекарства — от наговора, от сглаза… Бывают такие слова, чтобы тайну разгадать…

— Фи, — сказал Радик, — я дополна разных таинственных слов знаю, только какое для чего — кто их разберет… Вот, например: «Ходыр-модыр-зодыр… шух!»

Пулат засмеялся, а Нюся обиделась:

— Пустозвон же ты, Радон.

Мужские голоса у костра дружно затянули:

Дрожащий баритон Серафима Александровича старательно и точно выводил мелодию, а рокочущие басы братьев придавали песне необъятную ширь.

Ребята притихли.

Была в этой песне необыкновенная прелесть. И слова, и мелодия, и задушевность исполнения — все соединилось сейчас в ней, и песня жила, песня грустила и звала вдаль, в неведомые просторы.

Загадочно и важно подмигивали звезды, глухо вздыхала река в темноте.

Ах, как славно жить!

Вдруг Малыш навострил уши и заворчал, потом вскочил и с лаем бросился к шалашу.

— Чего это он? — забеспокоился Пулат.

— Кто его знает. Может, мышь почуял.

— Пошли посмотрим. — Не дожидаясь товарищей, Радик решительно направился за собакой.

Ребята двинулись следом.

Из шалаша навстречу Радику выскочила темная фигура. От сильного толчка Радька повалился на траву, но и незнакомец упал тоже. Несколько времени они катались по земле, сопели и кряхтели.

Первой от неожиданности опомнилась Нюся. С криком бросилась она в свалку.

Улучив момент, Пулат тоже вцепился в чужака. Он не чувствовал ударов, сыпавшихся на него, и держал врага насмерть.

Над глухими звуками борьбы звенел неумолчно лай Малыша.

— Прекратить безобразие! — грянул над ними капитанский бас Степана Никитича.

В глаза ударил яркий сноп света от карманного фонаря…

— Господи, кого я вижу! — удивился дядя Михаил. — Сергунь, чертушка, откуда ты взялся? Это наш сосед, один из двух братьев-разбойников, гроза чужих садов. Старшего в армию призвали.

Долговязый парень медленно поднялся с земли. Нюся во все глаза смотрела на пленника.

— Вот здорово! А я не узнала тебя. Это же Серега Феофанов, второгодник из нашего класса.

Мудрено было узнать гостя: левый глаз заплыл синяком, рубаха порвана и в прореху выглядывает белая тулья фуражки, весь в пыли, будто в муке. Впрочем, остальные бойцы выглядели не лучше.

Нюся ловко выхватила фуражку у Сереги.

— Вот он, шпион!

И тут верзила шмыгнул носом и заревел в голос, утирая кулаком слезы:

— Братанька-а! Брата-анька-а!

— Как вам не стыдно! — набросился Серафим Александрович на ребят. — Трое на одного!..

— Да он первый! — крикнул Радик. — Я его еще тронуть не успел, а он на меня как налетит! На голове балахон, как привидение.

И правда, у ног Сереги лежал мешок, сложенный башлыком.

— Сейчас же отпустите его, никуда он не убежит, — приказал Серафим Александрович.

И тут всегда дисциплинированный Пулат, упрямо сдвинув брови и глядя прямо в глаза Серафиму Александровичу, ответил тихо, но решительно:

— Пусть сначала скажет, зачем он продырявил, а потом чуть не утащил нашу лодку. А еще — зачем Нюськину капитанку стащил… и вот эту?

— Постойте, постойте, — вышел вперед дядя Степан. — Это серьезные дела. Феофанов, отвечай! Старший в армии, так ты один безобразничаешь?!

Тот молчал.

— Пусть молчит, — сказал Пулат, — мы все сами знаем… Он подслушал в Чиназе тайну про лачужку и про захоронку и решил нам помешать. В самую первую ночь в Чиназе, когда шел разговор о захоронке, о том, чтобы разыскать ее, я заметил, что кто-то в кустах прячется. Думал сначала, это Михаил Никитич, а это вот он был, Феофанов. Подслушал тайну и испугался, как бы мы не разыскали эту лачужку. Вот и крался за нами, как вор. Ночью лодку продырявил, а мы ее починили. Потом хотел столкнуть ее в воду, чтобы она уплыла, — механик Шарип помешал. Его следы на песке, конечно, были, только такие же, как от наших босых ног. Он знал, что в лачужке спрятаны документы беляков, но вместо помощи хотел помешать их разыскать.

— Врешь ты! — Серега сердито глянул на Пулата, — Я за братаньку боялся, думал, как про бульдог дознаются, из армии прогонят.

— Рассказывай сам, — приказал Степан Никитич.

— А чего рассказывать? Тот бульдог все одно не стреляет.

— Какой бульдог? Что ты мелешь?

— У братаньки спрашивайте. Я ничего не знаю, моя хата с краю.