Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

В не меньшей степени, чем в музыкальной области, Александр Дмитриевич проявил свои таланты в развитии и усовершенствовании пожарного дела, подлинным знатоком и фанатиком которого он являлся. В своем пригородном имении Ульянка он организовал особый пожарный отряд, оснащенный по последнему слову тогдашней техники. Кроме того, с 1892 года граф издавал журнал «Пожарный», название которого со временем превратилось в прозвище самого издателя.

Помимо особняка на Гагаринской набережной, где он жил, и купленного у Скоропадской доходного дома, А. Д. Шереметев владел еще одним, а точнее, двумя домами, расположенными на одном участке – Большой Конюшенной, 5 и Мойке, 14, поблизости от места службы, то есть Придворной певческой капеллы, чтобы далеко не ездить. Что ж, граф мог позволить себе такую роскошь!

Из всех этих зданий дом № 6 по набережной Кутузова сохранился едва ли не наилучшим образом, счастливо избежав пожаров, наводнений, коммунальных квартир и прочих стихийных бедствий. Уцелела внутренняя отделка некоторых помещений, и даже устоял «зонтик» у подъезда, что ныне принадлежит к редкостям. Дай бог, чтобы и впредь судьба дома была столь же благополучной.

Рядом с бывшим домом Шереметева возвышается пятиэтажное здание в неоклассическом стиле. Так оно стало выглядеть с 1912 года, после перестройки по проекту гражданского инженера Н. Л. Захарова, а ранее представляло собой трехэтажный особняк, неоднократно переделывавшийся в соответствии с менявшимися вкусами.

Такова судьба большинства старинных домов Петербурга. Обычно мы видим уже второй или третий архитектурный слой, под которым трудно бывает разглядеть первоначальный облик: время, накладывая свой отпечаток, скрывает прошлое. И все же оно пробивается наружу, напоминая о себе то какой-нибудь деталью вроде уцелевшего ризалита, то ритмом оконных и дверных проемов, очертаниями подвальных окон и т. д. Постепенно начинаешь узнавать в переодетом незнакомце первозданные черты и понимать, что прошлое здесь, рядом, оно не исчезло бесследно, и протягивается невидимая нить, соединяющая нас с далеким XVIII веком, когда история дома только начиналась.

Построен он был в 1774–1775 годах кровельным мастером Францем Осиповичем Егерером на отведенном ему свободном участке. В ту пору главное здание имело три этажа, а флигель на Шпалерную – два; фасады имели отделку в стиле раннего классицизма. Первое упоминание о нем можно найти в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1777 год: «В последнем каменном доме по набережной у литейного двора, состоящую в заднем оного доме, что к Пустому рынку, лентошную фабрику со всеми машинами желающим купить, о цене спросить в том же доме, принадлежащем кровельщику Егереру».

Из объявления следует, что домов № 4 и 6 в то время еще не существовало, а флигель, выходивший на Шпалерную, поначалу использовался как производственное помещение.

Дом № 8 по набережной Кутузова. Современное фото

В 1783 году дом приобретает фрейлина Екатерины II Анна Степановна Протасова (1745–1826), двоюродная племянница братьев Орловых, пользовавшаяся некоторым влиянием при дворе. По поручению императрицы ей приходилось выполнять весьма щекотливую миссию: в ее обязанности входило устраивать пробные испытания претендентам на должность фаворита, и с этим заданием она успешно справлялась. Малопривлекательная наружность и сварливый характер ей ничуть не мешали. Многие придворные не стеснялись даже ухаживать за немолодой и некрасивой фрейлиной, чтобы заручиться нужной протекцией.

Правда, не со всеми выдержавшими экзамен Анна Степановна впоследствии ладила. К примеру, А. М. Дмитриев-Мамонов считал ее не более чем царицыной «шутихой» и проявлял к ней крайнее презрение. Зато его преемник Платон Зубов не стеснялся на первых порах прибегать к ее покровительству и поддержке.

А. С. Протасова, фрейлина Екатерины II

Вместе с А. С. Протасовой проживали пять ее племянниц, дочерей покойного брата, которых она воспитывала на свой лад, а потом устроила для них выгодные партии. Кроме собственных племянниц, на ее попечении находились также две побочные дочери Григория Орлова и Екатерины II, девицы Алексеевы.

Наиболее известная из племянниц Протасовой, Екатерина, вышла замуж за будущего московского главнокомандующего Федора Васильевича Ростопчина, полюбившего ее в полном смысле слова «за прекрасные глаза». Их брак был счастливым до тех пор, пока воспитанная в вольнодумстве и все же искавшая опоры в религии Екатерина Петровна, следуя увещеваниям иезуитов, не приняла католичество и не склонила к нему свою дочь, любимицу отца, умершую восемнадцати лет от роду. После этого отношения супругов испортились, и Ростопчина стала вести уединенный и замкнутый образ жизни, редко показываясь в свете.

Современница так описывает ее: «Графиня… была очень нехороша собой: высокая, худая, лицо как у лошади, большие глаза, большой нос, рот до ушей, а уши вершка по полтора: таких больших и противных ушей я и не видывала. Голос грубый, басистый; одевалась как-то странно и старее своих лет, все больше носила темное или черное, по-русски говорила плохо, но зато по-французски говорила, как природная француженка, и вообще похожа была на старую гувернантку из хорошего дома».

С трудом веришь этому описанию, глядя на знаменитый портрет Е. П. Ростопчиной кисти Ореста Кипренского; однако не надо забывать о том, что написан он был в 1809 году, когда Екатерине Петровне исполнилось лишь тридцать три года. Умерла она в глубокой старости, окруженная одними французскими аббатами.

Но вернемся к Анне Степановне Протасовой. В 1785 году она получила от государыни богатейший портрет [28] Давался в виде награды и представлял собой миниатюру в рамке, усыпанной бриллиантами, с изображением царствующей особы. и звание камер-фрейлины [29] Камер-фрейлин а – старшее придворное звание для девиц. , а под свое начало – целый штат камер-пажей. Екатерина в шутку прозвала ее «королевой» за гордую, величественную осанку, а себя называла «осенним гонителем мух королевы», но относилась к ней почти по-дружески, не разлучаясь даже во время путешествий. Удостаивала она своими посещениями и дом А. С. Протасовой на набережной. По случаю одного из них, в 1789 году, Г. Р. Державин даже написал положенную на музыку кантату, где в преувеличенно льстивых выражениях воспевал «щедрот источник, Россов радость».