Владислав Лесков - Царевна

– Ну что, подумал? – Басаргин отворил двери и прошел в камеру. Сев за грубо сколоченный стол, он широко расставил в стороны ноги, давая им немного отдохнуть.

– Рассказывай, – протянул старшина.

– Чего бежал, говори, у кого прятался?

Сапыга тяжело вдохнул и лёгким движение головы показал на кадку с водой. Басаргин кивнул и опять вышел за дверь. Сапыгу напоили и дали умыться. Старшина не поскупился с расходами, послал одного из стрельцов за пирогами с рыбой.

– Раскольники мы, – началСапыга прожевывая пирог, который, чуть ли не полностью, попытался затолкать в рот.

– А как же троеперстие в трактире? – удивился Басаргин.

– Батюшка, жить уж больно хочется. А этот бешенный всю проповедь нам испортил. Думали мы, своим станет.

– Стал? – рассмеялся старшина. Этот убивец сейчас в Разбойном приказе кости свои парит, если не вывернули еще.

– Ну, да ладно, – старшина подвинул табурет и сел напротив несчастного Сапыги. Сдашь всех, грамоту дам, в Москве жить будешь, а там глядишь, хату какую приобретёшь да жить, как человек будешь. Старшина утер усы и строго посмотрел на Сапыгу. Все равно всем раскольникам конец вскоре придёт, выведем мы гнездо их осиное.

– Сдать, али нет. Своя голова все равно ближе и милее. А те, что покаются, да прощения испросят и от раскола отрекутся, глядишь, простит царевна матушка. Ребятишки малые имеются, а женское сердце к дитям сиротным завсегда жалостливее. А не простят, так в Сибирь отправят, всё живые, а иначе голову с плеч снимут, чего же думать. Каяться надо.

– Я у нашего головы в учениках был, он ранее в учениках у учителя Никодима ходил. А того сам батюшка Аввакум на подвиг благословил.

– Дальше? – пробасил Басаргин. Про заговор против царевны что слышал?

– Про заговор, батюшка, ничего не знаю, – пронылСапыга.

– Врешь ирод! – Басаргин подскочил с табурета и принялся расхаживать по камере из угла в угол. Успокоившись, он сел за стол и стал постукивать костяшками пальцев по дереву, словно выбивая барабанную дробь.

– Ну, смотри мне! —погрозил он пальцем одноглазому. Коли врешь. Завтра всех возьмем. И всё узнаем.

На рассвете в ворота у крайней избы в Ордынской слободке, раздались глухие удары прикладов пищалей.

Стрельцы деловито прохаживались вдоль дома, ожидая, когда сонные хозяева слезут с печи. Дворовая шавка, учуяв беду, забилась в свою конуру, и не показывала носа.

– Ладные ворота у нашего еретика, – усмехнулся один из стрельцов, рассматривая, с нескрываемой жадностью, кованую голову быка, сквозь которую, было продето верченое кольцо. Не дождавшись ответа, стрелец повторно ударил прикладом в ворота и не удержался, от попытки сбить бычью голову с ворот, хозяину, судя по всему, она больше не пригодится. Прокофий Федотыч слез с печи и протерев кулаком сонные глаза, поковылял к дверям. Зацепив, по привычке одной рукой кистень, что стоял тут же у двери, сонный хозяин вышел во двор.

– Кто вы такие? – строгим голосом допытывался Прокофий Фёдорович.

В ответ послышался смех стрельцов и зычный голос старшины, который уже принялся зачитывать приказ.

В голове Прокофия Фёдоровича помутнело. Он отбросил кистень в сторону забора и поднял щеколду замка. Внезапный удар прикладом свалил его на мокрую от утренней росы землю.

– Ну что, добегался? – усмехнулся старшина. Скоро вам всем раскольникам конец придёт.

– Вяжите его, – старшина одним движением указал стрельцам на лежащего на земле Прокофия Фёдоровича. Пройдя во двор, старшина споткнулся о какой-то предмет. Подняв кистень с земли, он внимательно осмотрел его и крикнул:

– Тихон иди сюда, забери улику.

Тихон, стрелец с длинными, как у донского казака усами, подбежал к старшине и, забрав кистень, завернул его в полотенце.

– Может кровушку, чью найдем, – добавил он, унося находку.

Старшина по высоким ступеням поднялся на крыльцо.

– Дом ладный, как у боярина, —рассуждал он.

–И откуда у раскольников столько денег, не иначе как сам сатана ссуживает.

Старшина усмехнулся довольный своей догадкой и толкнул дверь носком сапога. В избе стояла тишина. У каждой стены стояли аккуратно застеленые лавки, киот с иконами освещался небольшой лучиной, громадный дубовый стол был идеально вычищен. В дальнем углу стояла печь. Старшина подошел к занавеске, закрывавшей внутреннее пространство между печью и потолком, и прислушался. Тихоесопение выдавало присутствие людей. Он резко отдернул темную занавеску. На печи, подвернув под себя ноги, сидела молодая женщина, сжимая в объятиях, двух малолетних детишек.

– Васька, – позвал старшина одного из стрельцов,

– Поди-ка сюда. Здесь баба с малыми детишками. Забери их в телегу, да сена больше положи.

Услышав эти слова, Прокофий Фёдорович рванулся с телеги, и упал стрельцам в ноги, умоляя пощадить жену и детей.

– Они же ни в чём не виновны, – со слезами на глазах умолял Прокофий Фёдорович.

– Не раскольники мы, пощади.

– Разберемся в приказе, – резко отрезал один из стрельцов.

До Кремля ехали молча. Жена Прокофия Фёдоровича обнимала перепуганых детишек, прижимая их к груди. Сам Прокофий молчал и рассуждая про себя о произошедшим с ним. Он покончил с расколом более пяти лет назад. Иногда, чтобы свидеться хаживали бывшие братья. Заходил и Сапыга.

– Не иначе как, поймали ирода? – мелькнула шальная мысль в его голове, но ведь он надежно укрылся в сене.

– Ай, Сапыга, сукин сын. Сдал, – выругался про себя Прокофий Федотович. Надо брать все на себя, что отвести беду от семьи.Сапыга уже позаботился о своей скудной душеньке, предал ближнего, не думая, что кто-то осудит его за этот гнустный поступок, кто же меня упрекнёт, если стану на защиту своей семьи. Коли так, гори оно все синим пламенем и раскол их, и святые отцы, иотшельники скитские. Всех выдам и скиты, и кто на Москве тайные собрания учиняет. Никого щадить не буду. А Бог простит, еще не понятно, чья вера правильнее, —так рассуждал Прокофий Фёдорович, а по его щекам катились горькие слёзы, накатившие от обиды и разочарования.

Прямо у ворот разбойного приказа их встречал Емельян Федотович Басаргин.

Сегодня он одел новый кафтан и шапку, а кожаный ремень с петлями для ножен, оставил старый, но не раз проверенный в бою. Боярин Широковатый так же имел стремление принять участие в допросе.

Оба служивых царевны стояли у ворот и тихо разговаривали, а поговорить им было о чем. Царевна, идя навстречу патриарху, организовала карательную экспедицию на Вятку, чтобы разорить раскольничий скит, и вытащить из него живого старца Симеона. В виду личной просьбы царевны, Фёдор Леонтьевич Шакловитый уступил это дело боярину Широковатому, а ему нужен доверенный человек, что исполнит волю царевны точь-в-точь, живот положит, а старца убережет и в Москву на Патриаршее подворье доставит. Дело государственной важности, боярин Широковатый мог доверить только одному человеку – старшине Казенного приказа Емельяну Федотовичу Басаргину в виду его прошлых заслуг и прозорливости. Не предполагая, как Басаргин отреагирует на сию новость, боярин Широковатый попытался начать разговор издалека, пока позволяло время.