Геннадий Веретельников - Летят лебеди. Том 1. Другая война

Полгода на войне быстро пролетели. Да, я уже вас всех не видел шесть месяцев. Скучаю сильно. Пока воюю, вроде, как и некогда скучать, а как наступило затишье, наши командиры всё ещё меркуют, как эту ледяную преграду взять, так и заскучал, а когда тоска подступает к горлу, то спасение одно – это фотография наша, где мы вчетвером и позади нас Иссык—Куль. [57]Красавец Иссык—Куль. Сколько смотрю на него – столько любуюсь. А горы! А какие красивые деревья позади моей красавицы жены и детей, Надюши и Вовы, которые разобрали каждый по своей—маминой ноге и смотрят исподлобья на фотографа, единственного фотографа в нашем Беловодском – дядю Сашу. Он настолько колоритный мужчина, что я даже себе представляю, как он пытается привлечь внимание моих малышей деревянной, покрашенной зеленкой птичкой. На самом деле больше походящей на самолёт со странным носом. Этой фотографии аккурат скоро год будет, если доживу, на 1 мая фотографировались. Володе на ней семь годиков, Надюше три. Аннушке моей двадцать семь …, помню, как мы на твои именины ходили смотреть кинокартину «Тимур и его команда», Аркадия Гайдара. [58]Семья. Родная моя семья, как я далеко от вас сейчас нахожусь. У вас там, небось, сейчас тепло! В Киргизии [59]в это время года очень тепло, намного теплее, чем и сейчас в окопе под Москвой в декабре. Ты знаешь, родная, 1941 год удивил своими холодами и непроходимыми снегами, даже моих однополчан—сибиряков, как говорит один из них, моих боевых товарищей, Егор, которого мы поначалу прозвали «Дровосеком», – он очень любил рассказывать, как правильно надо деревья рубить, прям мог часами об этом деле разглагольствовать, а после того, как увидели его в рукопашной, а он в том бою, когда сошлись мы с фрицами нос к носу, взял за ствол свою винтовку, и махал, и рубил ей словно топором, сам видел, как у фашистов каски с голов улетали, то теперь мы его нарекли «Фрицерубом». Он смеётся, не обижается …, так вот, Егор говорит, что сибиряк – это не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается.

Перед наступлением нас всех хорошо одели, выдали и белые валенки—катанки, и белые полушубки, и многое другое, чего не было с самого начала Войны. А повидать мне пришлось немало. После окончания сержантской школы меня зачислили в 6–ю гвардейскую стрелковую дивизию, где и назначили командиром отделения. Надеюсь, что мои три родных брата воюют, и не ранил, и не убил их фашист. Четвёртый наш, Данилка, ещё не достиг совершеннолетия, потому остался дома, поклон ему фронтовой, помню, как побег на фронт учинил, как сняли с поезда и вернули. Все были уверены, что и без него Война скоро закончится, не пройдет и месяца. Месяц плавно растянулся на полгода и конца этой войне пока не видно даже из моего окопа.

Рассказываю своим товарищам по оружию о семейном деле нашем – пчеловодстве. Отец уже стар годами, знаю, что на фронт рвется, но по возрасту не берут его.

Есть у нас в роте учитель один, младший сержант Газданов Махарбек, мы его иногда зовем Макар, он не обижается, говорит, что это одно и тоже имя, просто произносит каждый на свой лад, так вот они перещеголяли наше семейство. У нас на фронт ушло трое, а у них семеро! Город, родная, где родился я как солдат, и родилась моя дивизия, [60]откуда пошёл мой путь боевой, зовется Ельня, видимо, в честь того, что много там елей. Смоленская область всегда была на пути врагов России. Какое—то беспокойство в душе, думаю о братьях своих. Где-то рядом они, Аннушка милая, в моей же дивизии сражаются. Три моих родных брата, Михаил, да Константин, да Василий. Приходят ли от них письма к вам в Беловодское? А то одно время, пока стояли в городе Ефремове, (Тульская обл.), я их иногда видел. Василия забрали в разведку, он у нас в семье самый шустрый был, видишь, как пригодилось.

Костя, мой старший братишка, в кавалерии. Мы все с детства любили коней, но в кавалерии досталось сражаться только старшему брату.

Михаил после учебки [61]получил звание младшего лейтенанта и стал командиром орудийного расчёта. Но как пошло наступление, так я их больше и не видел. Скоро месяц. Обязательно напиши им от меня пару строк. Напиши, жив, мол, и здоров. Дяде Ване, тому, кто остался помогать нашему бате на пасеке, привет передай. Батюшке нашему, Григорию, поклон. Матушке тоже поклон. Детей наших поцелуй обязательно! С наступающим Новым Годом!

Обнимаю тебя. Люблю и целую!

Твой Илья Григорьевич. 30 декабря 1941 года.

–

Пламенный привет с фронта!

Дорогая Аннушка! Не успел я отправить предыдущее письмо, потому как решили наши отцы—командиры не дать немцу отпраздновать Новый год и готовят нас на штурм ледяной горки. А по полю и по замёрзшей Оке до неё шлепать с километр. Снег идёт небольшой и тучки нам в подмогу, луна через них пробиться не может … Потому атаковать будем ночью. Выдали нам всем белые маскировочные халаты. И артиллерия должна будет склон тот ледяной обстрелять, чтобы полегче нам было на него взбираться … Даст Бог, не увидит нас издалека гад—фашист, увидит только, когда мы ему будем зубы саперными лопатками выбивать!

Подвезли даже новые винтовки. Карабин называется, скорострельный. Так что скоро будем гнать фашистскую гадину с Оки в сторону Орла и дальше до Берлина! И мы, воины 6–й Гвардейской стрелковой дивизии, надеюсь, войдем в логово врага первыми! После ночной атаки обязательно в следующем письме напишу, до кудова догнали мы фашистов и поздравлю вас всех с Новым годом!

Всё. Выходим. Отдаю оба письма нашему полковому почтальону.

Обнимаю тебя, люблю, крепко целую, всегда твой супруг Илья Григорьевич Боровой. 31 декабря 1941 г.

… В августе 1941 года в районе города Даугавпилс красноармеец Середа Иван Павлович готовил обед для красноармейцев. В это время он увидел немецкий танк, двигавшийся в сторону полевой кухни. Будучи вооружён только винтовкой и топором, Иван Середа укрылся за кухней, а танк, подъехав к кухне, остановился, и экипаж стал вылезать из него. В этот момент Иван Середа выскочил из—за кухни и бросился к танку. Экипаж немедленно укрылся в танке, а Иван Середа запрыгнул на броню. Когда танкисты открыли огонь из пулемёта, Иван Середа ударами топора согнул ствол пулемёта, а затем куском брезента закрыл смотровые щели танка. Далее он начал стучать обухом топора по броне, при этом отдавая приказы красноармейцам, которых рядом не было, забрасывать танк гранатами. Экипаж танка сдался, а Иван Середа под прицелом винтовки заставил их связать друг другу руки. Когда подоспели бойцы стрелкового подразделения, они увидели танк и связанных четырёх немецких танкистов.

По оценке командира 21-го механизированного корпуса генерал—майора Д. Д. Лелюшенко, «своим отважным поступком показал исключительный пример героизма».