Тигрис Рафаэль - Тигран Великий

Когда караван подошёл близко, я узнал своих сородичей по отцовской линии – арабов-итурейцев. Они с удивлением разглядывали нас. Без верблюдов по пустыне мог передвигаться разве что умалишённый. На радостях я произнёс приветствие по-арабски.

Спасти погибающего от жажды в пустыне – неписанный закон для всех путников, тем более, если он оказался твоим соплеменником.

Первое, что сделали арабы – обильно намочили нам головы. В течение многих веков это племя хорошо усвоило основные правила поведения в пустыне. Мецн открыл глаза и постепенно стал приходить в себя. Арабы начали нас осторожно поить водой, не давая проглатывать большие порции. Вскоре мы настолько окрепли, что смогли подняться на ноги.

– Кто вы такие? – спросил меня караванщик.

– Мы шли из Иерусалима в Тир. На нас напали римляне. Мы вынуждены были бежать в пустыню, – ответил я.

Араб сочувствующе покачал головой и опять спросил:

– Откуда знаешь наш язык?

– Мой отец – итуреец, – ответил я гордо, и на лицах арабов засияла улыбка.

Нас бережно усадили на верблюдов, и мы продолжили путешествие. Как выяснилось позже, мы с Мецном взяли неверное направление. Вероятнее всего это произошло ночью. В отсутствие такого ориентира как солнце, мы отклонились на север, что естественно удлинило наш путь, ибо оазис находился намного восточней. Эта ошибка едва не стоила нам жизни. Теперь же караван шёл в нужную сторону, и уже к вечеру мы увидели верхушки долгожданных пальм.

Любой человек, прибывший в оазис, вне зависимости от его народности, сословия или содержимого кошелька, является неприкосновенной личностью. Вне оазиса ты можешь быть кровожадным преступником, которого скоро поймают и казнят; мелким воришкой, которому палач готов отсечь правую руку; проституткой, отдающей своё тело за деньги, – но тут ты всего лишь гость, нашедший временный приют на островке природной благодати. В приветливой атмосфере оазиса ты чувствуешь себя частицей всеобщего мироздания.

Мы с Мецном, сидя под высокими пальмами, на мягких подушках, с наслаждением уплетали приготовленного для нас молодого барашка и запивали приятным галилейским вином.

– Пусть каждый подойдёт и возьмёт еды и вина столько, сколько захочет, – сказал довольный Мецн, – я угощаю всех.

Мецна словно подменили. Из мрачного путника он превратился в задиристого щедрого гостя. После всего пережитого он опять воспрянул духом.

– Спроси-ка, юноша, у караванщика, не в Антиохию ли он идёт?

– Я уже спрашивал, Мецн. Он идёт в другом направлении.

– В таком случае пообещай, что я выкуплю у него весь товар сразу же по прибытии в Антиохию. Не скупись и согласись с любой ценой.

Когда мы покончили с барашком, женщины-рабыни, подали фрукты и сладости. Мецн обратил внимание на одну из них, со статной фигурой и длинными каштановым волосами.

– Чья это женщина? – спросил он.

– Моя, достойнейший, – ответил пожилой хозяин.

– Продай её мне.

– Она не продаётся, достойнейший.

– Это невозможно. Назови цену.

– Дело не в цене. Она носит под сердцем моего ребёнка.

– Ребёнка! От тебя? И ты уверен, что это твоё дитя? – съехидничал посланник царя Армении.

Вино и вкусная пища распалили в Мецне сладострастие и, несмотря на свой преклонный возраст, он продолжал жадно таращиться на рабынь.

– Есть товар, более достойный твоего взора, – шепнул ему на ухо молодой финикийский купец, который вёз на продажу рабов.

– Какой? Показывай, – приказал изрядно захмелевший Мецн.

– Сначала договоримся в цене, – лукаво произнёс работорговец.

– Без наличия товара нет смысла торговаться, – вмешался я, желая оградить своего товарища от мошенничества.

– Погоди, Соломон, – произнёс Мецн, – так даже интересней. Я согласен. Назови свою цену, купец.

– За хороший товар я попрошу всего пятьдесят тетрадрахм.

Среди собравшихся пронёсся вздох изумления. Пятьдесят тетрадрахм за рабыню, пусть даже отменной красоты, было очень много.

– Неплохая цена, – произнёс невозмутимо Мецн, – А сколько ты хочешь за плохой?

– Плохой? – удивился финикиец и добавил самодовольно, – плохой я тебе задаром отдам.

Расчёт молодого купца был прост. Он сначала покажет захмелевшему гостю самых красивых рабынь и тот сразу выложит нужную сумму.

– Договорились, – сказал Мецн, – показывай товар.

Работорговец удалился и вскоре вернулся с четвёркой плотно укутанных женщин. Он стал по очереди открывать им лица, и при свете факелов взору присутствующих предстали молодые рабыни.

Они были разные, но каждая по-своему восхитительна. Финикиец подходил и торжественно представлял каждую. Белокожая фракийка с восковым лицом и разукрашенными руками, жительница южной Эллады с прямым носом и длинными пепельными волосами, статная смуглая пунийка с берегов Северной Африки и кареглазая, полногрудая киприотка.

Мецн медленно расхаживал среди рабынь, внимательно присматриваясь к каждой, и, наконец, произнёс деловито:

– Товар у тебя хороший. Видно, что содержишь в чистоте и сытости. Но таких у меня предостаточно. А нет ли чего необычного?

Молодой купец в недоумении посмотрел на Мецна.

– Остались ещё две, но там просто не на что смотреть, достойнейший, – ответил финикиец.

– Это спорный вопрос, – возразил Мецн, у которого был свой взгляд на женскую красоту, – показывай.

– Как пожелаешь, – с ухмылкой произнёс купец и вывел ещё двух.

Мецн сам открыл им лица. Первой оказалась плотная чернокожая эфиопка с толстыми губами и маленькими красными глазками. Такая годилась бы для тяжёлой домашней работы, а вовсе не для любовных утех. Вторая была маленькая курносая девчушка с веснушчатым лицом. Мецн сорвал с её головы накидку, и мощная копна огненно-рыжих волос рассыпалась перед ним. Глаза Мецна засияли от восторга.

– И ты скрывал от нас такую красоту! – произнёс он восхищённо. – Какое нежное лицо, какие изящные линии тела! Не знаю, как её прежде звали, но с этого момента будут величать Грацией.

Работорговец недоумевал. Вот уж не мог он додуматься, что этот богатый чужеземец отвергнет настоящих красавиц-рабынь и отдаст предпочтение щупленькой рыжухе и вдобавок назовёт Грацией.

– Откуда она?

– Я и сам толком не знаю. Наверное, из дальних стран Севера.

– Как же она попала к тебе?

Финикиец с улыбкой пожал плечами.

– Ладно, можешь не рассказывать, – сказал Мецн, – мне и так всё ясно. Римляне грабят далёкие страны, ваши пираты грабят римские суда.

Купец продолжал молчаливо улыбаться.

– Уговор наш помнишь? Я беру её даром.

– Бери, достойнейший, – без особого сожаления ответил работорговец.

– Ну что, Соломон? – обратился Мецн уже ко мне, – сумел договориться?