Тигрис Рафаэль - Тигран Великий

– Да. Караванщик согласен, – ответил я.

– Отлично! Тогда до утра. Эту рабыню мы берём с собой, – произнёс Мецн и вместе с девушкой исчез в своём шатре.

С первыми лучами солнца наш караван тронулся в путь. Мецн сидел на высоком верблюде, и голову его защищал навес. Лицо по-прежнему было строгим и властным, по-прежнему источало уверенность и решительность.

– Почему ты не бросил меня в пустыне, юноша? – вдруг спросил он, не поворачивая головы.

Я молчал, не зная, что ответить.

– Ведь мог бы спастись в одиночку, а предпочëл остаться с умирающим стариком.

– Там, где я родился, не принято бросать людей в беде.

Мецн с удивлением посмотрел на меня.

– И где же ты родился?

– На берегу реки Иордан.

– Уж не в Самарии ли?

– Верно, в Самарии

Мецн с улыбкой посмотрел на меня.

– Выходит, что все самаритяне добрые люди, не ведающие о коварстве и зависти? А разве бывают такие на свете?

Не зная, что ответить, я тоже заулыбался.

– Самария тут не при чём, – продолжил мысль мой попутчик, – просто ты добрый малый и будешь по достоинству оценён.

Есть неписаное правило: когда идёшь по жаркой пустыне, чтобы сберечь силы, предпочтительней хранить молчание и изъясняться языком жестов. Наши караванщики поступали именно так, и только ближе к вечеру, когда жара начала спадать Мецн опять оживился.

– Мы с тобой – как те иудеи из вашего Писания, – вдруг заговорил он, вспомнив почему-то сюжет из священной книги, хранящейся в главном иерусалимском храме.

– Ты читал наше Писание? – удивился я.

– Представь себе, да! Причём на греческом.

– А что, уже есть перевод? – спросил я.

– Имеется. Литературное произведение, которое претендует на успех, должно быть непременно переведено на греческий, ибо язык этот наиболее распространён в мире и, без сомнения, способствует популяризации трактата. Перевели же Писание иудеи Александрии – города, где библиотек больше, чем синагог.

Упоминание об Александрии вызвало во мне приятные чувства. Побывать в городе, основанном Александром Великим, во втором мегаполисе после Рима, было давней мечтой лекаря Мафусаила. Мой хозяин с воодушевлением рассказывал про широкие городские проспекты; про набережную с многочисленными тавернами, по которой прогуливались богатые горожане; про огромную синагогу, способную вместить до ста тысяч человек; про иудейскую диаспору, которая посылала щедрые пожертвования в Главный иерусалимский храм.

– А в Армении изучают греческий? – спросил я.

– Да! В царских школах мегаполисов, – ответил Мецн.

– А латынь?

– Латынь в Армении знают лишь исключительные люди, так что – считай, Соломон, ты один из них. Для своего возраста ты отлично образован.

– Этим я обязан хозяину, – сказал я, вспомнив Мафусаила.

– Не скромничай, юноша. Не обладай ты врождённой смекалкой и определёнными способностями, никогда бы не осилил столько языков.

– А где ты получил образование? – поинтересовался я.

В глазах Мецна мелькнула грусть.

– В Парфии, – ответил он.

– В Парфии?

– Да, юноша. Я до сорока лет жил там, – ответил Мецн задумчиво.

– Ну, и чем же ты занимался?

– А ничем. Просто жил во дворце парфянского царя. Получил образование, много читал. Кстати, там и ознакомился с вашим Писанием.

– Что же тебя привлекло в нём?

– Ну, во-первых, описание праотца Ноя, который спасся от всемирного потопа на горе Арарат. Да будет тебе известно, что это гора находится в Армении.

– Слышу об этом впервые.

– При случае обязательно покажу тебе это место.

– Рад буду увидеть. Что же ещё тебе понравилось в священном Писании?

– В иудейской вере мне нравится образ Бога. Он один на всех иудеев – и это их сплачивает, делает единомышленниками. Таким народом легко управлять. Один Бог – один народ – один властитель.

Я, привыкший к тому, что Яхве только возвеличивали, теперь с интересом выслушал мнение человека со стороны.

– Но наряду с этим у него есть один существенный недостаток.

– Какой? – удивился я, ибо слово «недостаток» применительно к иудейскому Богу сильно резало слух.

– Плох тем, что он безликий. А человек, по своей натуре, привязан к зримым образам. Разве я не прав?

– Сказать по правде, хотя я и иудей по матери, но эллинские боги мне больше нравятся, – ответил я почему-то, понизив голос.

Мецн уловил это и сказал с улыбкой:

– Можешь говорить об этом смело. Маккавеи тут не услышат тебя. Ну и чем же они тебе нравятся?

Я призадумался над ответом, но Мецн опередил меня:

– Они тебе нравятся, потому что похожи на живых людей, хотя и бессмертны, правильно? Так же влюбляются, так же завидуют друг другу, и ничто людское им не чуждо. На самом деле, их не существует. Они придуманы, согласен со мной?

– Да, согласен. Мне всегда нравились красивые истории про Зевса, Апполона, Афродиту.

– Ну конечно, и будут нравиться. Людям во все времена интересно слушать про людей, тем более – облачённых в тоги богов.

– А кому преклоняется народ в Армении? – вдруг спросил я.

– Одна из богинь – Анаит, вроде Артемиды. А вот Арамазд подобен Зевсу. Есть ещë мужественный герой Ваагн и богиня любви Астхик.

Мецн замолчал, и только равномерный шелест верблюжьих шагов нарушал знойную тишину пустыни.

На закате седьмого дня путешествия мы достигли цели. На горизонте показались крепостные стены Антиохии.

– Ну, Соломон, сегодня ты заночуешь во дворце Антиоха, – сказал с восторгом Мецн, – в городе, который отстроил один из полководцев самого Александра Завоевателя – могучий Селевк.

– Меружан мне говорил, что сейчас здесь находится трон армянского царя.

– Не только трон, но и сам царь своим присутствием осчастливил южную столицу Армении.

– А какой он из себя этот царь Армении?

Мецн почему-то заулыбался моему вопросу, но потом ответил:

– Описать тебе его – у меня не хватит слов. Лучше дождись завтрашнего дня. Увидишь собственными глазами.

Тем временем мы достигли главных ворот города, и стража нас строго окликнула.

– Открывай быстрее, – зычным голосом приказал Мецн, – сам посланник царя царей пожаловал.

Загремели тяжёлые ворота, и мы вместе с караваном переступили за городскую черту.

Царский дворец располагался в живописной роще, где росли высокие кипарисы и лавровые деревья. К дворцу примыкал высокий храм. Я сравнил его с Главным иерусалимским и понял, что последний намного проигрывал по красоте. С той поры и по сей день, все храмы эллинского стиля завораживали меня своим великолепием. Причиной, как я потом догадался, служило их правильное месторасположение. Храм в Иерусалиме, хотя и был самой высокой постройкой города, однако находился в окружении невзрачных городских домов. Храмы же греческого образца сооружались в живописнейших местах и входили в дворцовые комплексы.