Григорий Шепелев - Наездник Ветра

К утру молодой человек весь выдохся, а его подружка лишь вошла в раж. За завтраком Иоанн почти ничего не съел, зато много выпил. Первым поднявшись из-за стола, если только можно назвать столом разостланную на палубе скатерть, он снова спустился в трюм. В середине дня его разбудили.

– Земля, земля! – кричал во всё горло Лев Диакон, прыгая по палубе, как безумный, – слава пресвятой Троице и угодникам! Переплыли море!

Восторг был общим. Пять кораблей огласились треском днищ винных бочек, звоном ковшей и шумным весельем. Всеслав и Хват сели пить с дружинниками. Из разговоров Калокир понял, что далеко не каждое путешествие через Понт на таких ладьях проходит благополучно. Подойдя к борту, он поглядел на сушу. Пенные волны лизали низкий, широкий, песчаный берег. За ним шумело своими волнами, изумрудными в лучах солнца, другое море – ковыльное, имя коему было Степь. Принесённый ветром запах цветов и трав кружил голову, как вино или медовуха. Через равнину с севера на юг текла большая река с пологими берегами. Перед впадением в море она делилась на рукава.

– Это Борисфен? – спросил у Всеслава Лев Диакон. Борисфеном ромеи именовали Днепр.

– Нет, это Буг, – отвечал купец, – мы слишком ушли на запад.

Дружинники выразили желание хорошенько попировать на суше. Всеслав сказал им:

– Ежели мы после каждых трёх дней пути будем напиваться, то в Киев придём по льду. Минуем хотя бы Днестр! Там попируем.

Воины тут же взялись за вёсла, и лодки двинулись на восток вдоль берега. Степь цвела вся. По ней пробегали тени перистых облаков. Порывистый ветер клал на землю ковыль высотой с коня и всё ощутимее расстилал над морем медовый дух. Калокир, улегшись возле палатки, начал дремать, когда к морю выехал, обогнув курган с каменной фигурой на гребне, всадник верхом на сером степном коне. Увидев ладьи, он остановил своего коня, а затем пришпорил его опять, рванув узду влево, и поскакал галопом вдоль кромки моря, по мокрым дюнам.

– Малёк, а воткни-ка в рожу ему стрелу по самые пёрышки, – флегматично сказал Всеслав, прищуривая глаза, – это печенег!

– Не получится, ветер слишком силён, – ответил стрелок, стоявший рядом с купцом.

– А ты попытайся! Дам тебе гривну, если сумеешь.

– Нечего и пытаться. Жалко стрелу терять даром.

В это мгновение верховой опять повернул коня, и, дав ему шпоры, вихрем помчался обратно в степи.

– Он приведёт орду, – проворчал Всеслав, глядя ему вслед, – этого ещё не хватало! До Лукоморья не добрались, а уже беда.

– Интересно, с чего это вдруг Равул оделся как печенег?

Слова эти произнёс Малёк, провожая степного бродягу взглядом. Всеслав опешил.

– Да ты в уме? Что ты мелешь? Какой Равул?

– Глаз дам выколоть – это был Равул, – заявил стрелок.

– Мне тоже так показалось, – сказал сидевший на бочке Хват. Торговец обрушился на него.

– Тебе показалось? Да неужели? Вечно ты мутишь какие-то дела с этим чёртом! О чём ты с ним говорил в Царьграде, скажи на милость?

– О чём бы я с ним ни говорил – не мог он предугадать, что мы выйдем к Бугу, а не к Днепру, – ответил приказчик. Всадник, кем бы он ни был, тем временем скрылся из виду, и поднялся примятый конём ковыль.

– Будем ждать беды, – повторил Всеслав, – она неразлучна с этим шакалом!

Остаток дня прошёл без каких бы то ни было происшествий. Вечер облил прибрежную степь багрянцем. Во время ужина Калокир не сказал ни одного слова, о чём-то думая. Его мрачность передалась и всем остальным, включая Настасю. Однако, ночью она его растолкала.

– Пойдём в палатку!

Уединившись, они разделись. В этот раз Иоанн был не щедр на ласки. Быстро завершив дело, он лёг ничком и долго лежал, не двигаясь. Было слышно, что он не спит.

– Что с тобою? – спросила девушка после тщетной попытки его взбодрить.

– Меня напугал Всеслав, – признался патрикий.

– Чем?

– Тем, что он сказал. Кто этот Равул?

Настася невесело усмехнулась. Прежде чем дать ответ, она нежно провела языком по белой спине Иоанна, потом сказала:

– Не нужно его бояться. Он мой приятель.

– А кроме этого?

– Вор. Святослав поймал и убил трёх его друзей. Они грабили обозы вместе с Равулом. Равул дал клятву совершить месть. Он передал князю через кого-то, что не уймётся, пока не обагрит меч в крови трёх его друзей.

– И что же, убил он хоть одного?

– Не одного. Двух.

Патрикия передёрнуло. Вскоре он притворился спящим. Девушка, повертевшись, вправду уснула. Её любовник не сомкнул глаз до самой зари. Как только она взошла, показался Днестр. Он был широк – пошире, чем Буг, величав, медлителен. Его устье, заросшее камышом, тесно обступали дубравы.

– Вперёд, вперёд! – торопил Всеслав, – вечером устроим привал.

Гребцы налегли на вёсла дружнее, и Днестр вскоре исчез вдали. На пути к Днепру степной пейзаж слегка изменился. К нему добавились сосны, дубы и вязы, стоявшие как поодиночке, так и большими группами. У ручьёв, бежавших через степь к морю, шумели целые рощи их. Когда начало смеркаться, Всеслав велел править к суше. Гребцы охотно выполнили приказ, и вскоре ладьи зашуршали днищами по песку. Их установили на якоря. Потом мореходы весело соскочили в воду, которая захлестнула им сапоги, и вышли на берег. Он был окутан сумерками и плотным, белым туманом. Нарубив дров в обширной сосновой роще близ устья маленького ручья, дружинники развели костры, а затем сгрузили на берег бочки с вином и снедь. Начался отлив. Над дюнами пополз дым и приятный запах жареной солонины.

Когда темнота сгустилась, чёрт потащил Калокира в степь. Отойдя от дюн на четверть версты, он перестал слышать голоса воинов, которые пировали возле костров – так туман был плотен. Сами костры сквозь него казались расплывчатыми, далёкими искрами. Ветер дул с северо-востока. Он доносил из самых глубин степей зловещий, тоскливый плач ночной птицы. Звёзды сияли над степью совсем не так, как над морем. Там, глядя на них, хотелось закончить путь, здесь – начать. «Будь у меня конь», – думал Иоанн, вдыхая запах высокой, сочной травы, – «я бы доскакал до Киева дней за семь. А, нет! Как бы я оставил царские сундуки?»

– Патрикий, здесь кто-то есть! – вдруг раздался прямо у него за спиной испуганный голос. Иоанн вздрогнул и повернулся на каблуках. Перед ним стоял хронограф Лев Диакон. Он был неподвижен. Даже и в полумраке нетрудно было заметить, что он с тревогой прислушивается к чему-то.

– Зачем ты пошёл за мною? – спросил патрикий.

– Нам нужно поговорить. Но мы не одни!

Голос царедворца отчётливо выдавал волнение. Калокир молчал. Он был разозлён. Он готов был убить хронографа. Лучше было кому-то вклиниться между ним и красивой женщиной, нежели между ним и ночью, когда ему нужно было остаться с нею наедине.