Поль Феваль - Королева-Малютка

Однако преодоление трудностей, проистекших из собственной неосмотрительности, воспитывает в человеке мужество и закаляет душу.

В этот день Саладен повзрослел на пять лет.

Он поступил так, как повел бы себя в этой ситуации принц Конде или даже сам Генрих IV: подавив свой страх, шпагоглотатель решительным шагом направился к «Сороке-воровке» и вошел в театрик через черный ход, предназначенный для господ артистов.

Лангедок был в своей берлоге; с сосредоточенным видом он собирал пожитки.

– А, это ты, молокосос, – сказал он, украдкой разглядывая свое произведение. – Грим выдержал, каково, а? Я только что думал о тебе. В Ботаническом саду утащили какого-то ребенка.

– О! – промолвил Саладен. – Одного из ваших?

– Нет, нет, ни нашего, ни других артистов. Ребенка из города, – пояснил Лангедок.

– О! – вскинул брови юный шпагоглотатель.

Он изо всех сил старался придать своему голосу побольше твердости; разговаривая с Лангедоком, Саладен одновременно стаскивал с себя старушечий костюм.

– Это случается, – продолжал юнец. – К несчастью для родителей. В котором часу уехала Канада? – осведомился он.

– Около трех, – ответил великий трагик.

– Они сказали, куда направляются? – поинтересовался Саладен.

– В Мелен, на праздник, – проговорил Лангедок.

– Дорога на Лион, – сделал вывод Саладен, – отлично, спасибо.

Он налил воды в таз с отбитыми краями и опустил туда голову.

«А девица, видно, была что надо!» – подумал Лангедок; он подошел сзади к Саладену и тронул его за плечо.

Саладен вздрогнул, словно его пырнули ножом.

– В добрый час, – произнес Лангедок и беззлобно рассмеялся. – Так чем ты занимался весь день, молокосос?

– Предавался удовольствиям, – забормотал Складен, – с одной красоткой…

– Похоже… – усмехнулся артист. – Переодевайся быстрее!

– Почему? – спросил Саладен, мрачнея все больше.

– Потому что к нам нагрянули полицейские агенты, – объяснил Лангедок. – Теперь они переворачивают вверх дном все балаганы.

– Они уже приходили сюда? – заволновался шпагоглотатель.

– Сейчас придут!.. Послушай! – прошептал Лангедок. Саладен затаил дыхание. Голоса звучали уже в самом балагане.

Лангедок пристально взглянул на Саладена и произнес:

– Вот они! Ну, держись, парень!

Саладен был очень бледен, с его волос и лица ручьями стекала вода, однако держался он уверенно, и взгляд его круглых глаз оставался на удивление наглым. – Ты далеко пойдешь, если по дороге не остановят, – проворчал Лангедок. – Я сам любил такие штучки. Ты забавный малый.

Голоса по-прежнему звучали совсем рядом, внутри балагана. Саладен вытер лицо и натянул панталоны.

– Ты хотел напугать меня? – проговорил он, пытаясь рассмеяться. – Откуда ты знаешь, что это полицейские агенты, раз они еще не заглядывали сюда?

– Потому что, – со страдальческим видом ответил Лангедок, помогая парню натянуть жилет, – я заметил их, когда они входили к господину Кошри. Таких птиц узнаешь по полету, уж больно у этих типов рожи поганые. Ты что это, испугался мой милый?

Надевая куртку, Саладен никак не мог попасть в рукава.

– Вот что я тебе скажу, – взволнованно принялся объяснять он. – Муж моей любезной – настоящий бешеный бык, к тому же богат и занимает высокое положение; он – депутат, имеет орден и большие связи в правительстве. Возможно, это он придумал историю об украденном ребенке, чтобы отловить меня, заковать в кандалы и отправить на каторгу, где я буду гнить всю оставшуюся жизнь; чего только этим ревнивым мужьям не взбредет в голову!

– Неплохо! – произнес Лангедок.

Голоса и шаги приближались. На лбу у Саладена выступил холодный пот, зубы стучали; однако юнец продолжал улыбаться. Глядя в осколок зеркала, он провел расческой по волосам, потом сгреб в кучу костюм старухи и плюхнулся на него.

Грубая холстина, служившая дверью в берлогу Лангедока, приподнялась, и на пороге показалась почтенная физиономия хозяина «Сороки-воровки».

– Старина, – обратился он к Лангедоку, – вижу, что ты не один; но эти господа желают непременно посетить твои апартаменты, и я надеюсь, что ты не станешь возражать.

– Как можно! – воскликнул великий трагик, галантно раскланиваясь с гостями; на лице его было написано явное стремление угодить представителям власти.

Риу и Пикар и вправду походили на весьма поганую парочку пернатых. Директор «Сороки-воровки» посторонился, агенты шагнули вперед, и каждый из них окинул цепким взглядом берлогу знаменитого гримера.

Саладен, развалившись на стуле, выбивал пепел из трубки, которую он не успел разжечь.

– А что, – вежливо спросил Лангедок, – вы еще ничего не нашли?

– Нас вычислили, как только мы появились на площади, – прорычал Пикар; он пребывал в гнуснейшем настроении.

– Актеры – опытные физиономисты, – философски заметил Лангедок.

Саладен скромно прибавил:

– Какая-то дама с малышкой только что прошла в обезьянник, тот, что в конце площади.

– А как она выглядела, эта дама? – воскликнул Риу.

– Довольно пожилая, сгорбленная… Наверное, у нее болят глаза: иначе зачем бы она стала защищать их от света синей вуалью, приколотой к чепцу?

Пикар уже метнулся к выходу из балагана, Риу последовал за ним, даже не сказав «спасибо».

В несколько прыжков агенты достигли деревянного строения, где расположился театр ученых обезьян.

Хозяин «Сороки-воровки», не глядя на Саладена, строго заявил Лангедоку:

– Ты завел себе сомнительных знакомых, старина. – После чего он демонстративно повернулся к гримеру и шпагоглотателю спиной.

Через несколько секунд Саладен и Лангедок остались одни. Великий трагик исполненным достоинства жестом протянул свою большую грязную руку.

– Молокосос, – торжественно произнес он, – это обойдется тебе на двадцать франков дороже, чем мы договорились.

– Как! На целых двадцать франков! – возмутился Саладен.

– Четыре монеты по сто су – не такая уж огромная цена, – усмехнулся Лангедок. – Ведь это ты умыкнул девчонку…

– Клянусь честью!.. – начал было Саладен.

– Бойся давать ложные клятвы! – сурово прервал его гример. – Это глупо, когда делается заведомо напрасно. Если ты отказываешься признать, что должен мне отныне еще двадцать франков, я отправляюсь к обезьянам и преподношу тебя полиции, как молодого удава, каковым ты, в сущности, и являешься.

Саладен достал из кармана золотую цепочку и такой же крестик.

– Это стоит втрое больше того, что ты у меня просишь, – заявил юнец, – у меня нет мелочи. Я оставляю тебе эти вещи в залог.

Поверх своего собственного костюма Саладен вновь натянул женское платье. Лангедок смотрел, как мальчишка одевается, и никак не мог прийти к какому-нибудь определенному решению.