Синтия Хэррод-Иглз - Князек

– Спускайся! – сдавленно прошептал Джон. – Не глупи!

– Ты был прав! – сказала она, не обращая внимания на его волнение. – Здесь и вправду логово – и два котенка! – она снова взглянула в нору и насупилась: – По-моему, один мертвый. Один шевелится и глядит на меня, Джон! Но другой... ой, он рычит! Какие крошечные зубки – словно иголочки для вышивания! Думаю...

Но собаки вдруг ощетинились. Китра грозно зарычал.

– Мэри, вниз – быстро! – крикнул Джон. Она обернулась, повинуясь его властному приказу, но не успела она спустить одну ногу, как вдруг, откуда-то из-за спины Джона выскочила крупная рысь. Словно золотистая молния, она одним прыжком пересекла поляну, взвилась в воздух и опустилась на спину Мэри.

Спасла девушку шапочка. Задние лапы рыси вцепились в кожу куртки, а передние лапы и клыки вонзились в шапочку, которая тотчас слетела с головы – и кошка потеряла равновесие. Обе они упали на землю, Мэри ударилась плечом и бедром и покатилась по траве. В следующее мгновение рысь снова прыгнула ей на спину. Обе собаки рванулись вперед с грозным рычанием и лаем – это отвлекло кошку от жертвы. Джон привел сюда Мэри только чтобы поглядеть на место – он вовсе не собирался убивать рысь. Но теперь выбора не было. Рысь кинулась на собак, Мэри схватилась за рукоять кинжала, но Джон уже извлек нож, намереваясь вонзить его в самое сердце зверя.

Руку Джона обожгла боль – он с удивлением смотрел на глубокую кровоточащую рану и на распоротый рукав, набухший от крови. Моуди завизжала от боли и, поджав хвост, отскочила. Теперь рысь осталась один на один с Китрой – Мэри, у которой хватило здравого смысла повернуться к рыси спиной, наименее уязвимой для внезапного нападения, поспешно отползала прочь. А в Китре словно закипела кровь его предков-волков – он почуял запах заклятого врага. Выглядел пес устрашающе. Он был крупнее и тяжелее рыси, но рысь оказалась проворней. Вмешательство пса все же позволило Мэри отступить на безопасное расстояние. Китра прыгнул – навстречу ему кинулся рычащий, когтистый и зубастый клубок меха, быстрый как молния. В следующее мгновение дикая кошка стояла уже на скале возле логова, ощерившись, обнажив клыки и шипя от ярости – а Китра лежал на земле, все еще грозно рыча, но с глубокой раной на голове, сочащейся алой кровью.

Это был шанс – и Джон воспользовался им.

– Беги! – приказал он Мэри. – Быстрее!

Она повиновалась, схватив за ошейник прихрамывающую Моуди, и бросилась в чащу. Джон позвал Китру – пес попятился от скалы, он схватил его за ошейник, рванул на себя, и они оба спаслись бегством. Кошка не преследовала их, сочтя более уместным остаться рядом с детенышами – но яростно шипела им вслед...

Лошади пританцовывали на месте, вскидывая головами и округлив от страха глаза – но, благодарение Богу, не оборвали поводьев. Джон и Мэри, ни слова не говоря, спешно отвязали коней, вскочили в седла и взяли с места в карьер. Мэри все еще прижимала к себе небольшую и легкую Моуди, а Китра бежал следом. Когда шипение рыси смолкло вдали, они остановили взмыленных лошадей и спешились, чтобы осмотреть раны друг друга.

Больше всех досталось храбрецу Китре – он даже хозяину не позволил к себе прикоснуться, и Джон в конце концов оставил пса в покое.

– Он вылечится сам, незачем ему помогать, – сказал он, и Китра, поняв, что досаждать ему никто не намерен, отбежал в сторону, прилег и попытался вылизать пораненные плечи – но тщетно. И тут Моуди, прихрамывая, подошла к нему, легла рядышком – какое-то время собаки рычали друг на друга, но потом принялись дружелюбно зализывать друг другу раны.

Люди делали почти то же самое. Рысь лишь слегка оцарапала Мэри – главный удар мощных когтей пришелся на кожаную куртку – однако ее шея и плечи были в крови. Из разодранной руки Джона обильно текла кровь, а в одном месте обнажились мышцы. Мэри молча скинула куртку, подняла сорочку, оторвала от подола полоску и принялась плотно бинтовать рану.

– Вот так, – сказала она наконец. – Это все, что я пока могу сделать. Когда мы приедем домой, я забинтую все как следует. Эта повязка лишь остановит кровь. – Она подняла на него глаза, в которых появился странный блеск: – Джон... – она колебалась, – Прости... Это я во всем виновата – я не послушалась тебя. Я была неправа....

Мэри смотрела на него прямо и честно – и он понял, чего ей стоило попросить прощения. Шапочку она потеряла на поляне, и серебристые волосы упали на спину, мягкие, словно у ребенка. Под разодранной сорочкой отчетливо видны были нежные юные груди, вздымавшиеся от частого дыхания. А в ямочке у основания тонкой шеи, под кожей, нетронутой солнцем, билась жилка... Она была так близко, рука ее все еще лежала на его забинтованном предплечье. Джон взглянул ей в лицо и поймал чуть вопросительный и настороженный взгляд – она готова была оказать сопротивление в любую секунду.

Всю жизнь Мэри верховодила мужчинами и никого из них не боялась. Теперь же она боялась его – он хотел заставить ее сдаться, и если он добьется своего, то ее гордость будет навеки сломлена. А без гордости жизнь для нее теряла смысл – так уж она была воспитана. Джон вдруг вспомнил того самого жеребца, которого укрощали они с Джэном – трагедия животного заключалась в том, что он никак не мог понять, чего от него хотят. Но мы люди, подумал он – и наделены даром речи. Он сможет объяснить ей все!

– Мэри... – начал он. Ноздри ее затрепетали – но в глубине глаз блеснула золотая и теплая искорка. – Мэри, ты ничего не потеряешь. Ты останешься свободной. Ты лишь приобретешь – меня. Я буду верно служить тебе, оберегать тебя, почитать... Если все произойдет по твоей воле – это не будет твоим поражением...

Поняла ли она? Лицо ее было так близко, губы дрогнули и приоткрылись, она часто задышала, словно смертельно раненная... Джон потерял голову – обнял ее, зарывшись лицом в ее волшебные волосы, целуя в щеку, в шею... Она вытянулась в струночку, тонкая и хрупкая в его могучих объятиях – он чувствовал, как она дрожит. И вдруг она обвила его руками – неловко и неумело, и ее маленькие груди прижались к его груди так, что он ощутил твердость сосков сквозь тонкую ткань сорочки. Любовь и желание возгорелись одновременно, и были теперь неделимы и едины...

Джон чуть отклонил голову назад, чтобы поцеловать ее – и остановился, увидев, что она все еще в смятении и борется с собой.

– Что? – прошептал он. – Скажи, Мэри. Скажи мне!

Ее губы беззвучно шевелились – и вдруг она произнесла упавшим голосом:

– Я люблю тебя.

Он подхватил ее на руки – она не сопротивлялась, была мягка, словно больное дитя... Но в следующую секунду она прильнула к нему всем телом – он положил ее на мягкий мох у подножья дуба-исполина и склонился над ней. Прежде чем припасть губами к ее рту, он прошептал: