Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг

– Мою Хозяйку, сэр! Как вы смеете!

При этих словах юнцы ненадолго замолчали, а потом разразились смехом.

– Отлично сказано, старик! – закричал первый. – Надеюсь, я смогу быть таким же, когда доживу до твоих лет! – и они уехали прежде, чем Перри смог что-либо возразить. Когда он вернулся в Комнату, Аннунсиата сильно закусила губу, чтобы не рассмеяться, так как ей не хотелось обижать Перри.

– Неужели в Лондоне все так себя ведут? – полюбопытствовала она.

– Боюсь, что гораздо хуже, мисс, – ответил Перри, качая головой. «Замечательно!» – подумала про себя Аннунсиата, чувствуя, что жизнь в столице ей придется по вкусу.

Постепенно они двигались на юг, проезжая город за городом, и названия их, которые раньше были ничего не значащими для Аннунсиаты словами, стали реальностью – Ноттингем, Лестер, Нортгемптон, Эйлсбери. Дороги становились все оживленнее, постоялые дворы – шумнее, и вот наконец, когда кавалькада остановилась в деревушке под названием Гемпстед, вдалеке перед ними раскинулся Лондон, великолепный и сияющий, с лесом церковных шпилей, бесчисленными струйками дыма из труб и Темзой, похожей на огромную серебристую змею, ползущую к морю. Аннунсиата почувствовала, как ее охватывает восторг. Она никогда не видела столько церквей, даже в Йорке, и от мысли о том, сколько же народу должно быть в Лондоне, если понадобилось такое количество церквей, у нее перехватило дыхание. Немного позднее кавалькада въехала в город через Сен-Жиль-Филдс и Флит-стрит, и девушке вновь стало трудно дышать, ибо хотя воздух Йорка не отличался приятным ароматом, в нем никогда не чувствовалось такой сильной вони, как в Лондоне.

Однако Аннунсиата быстро привыкла к ней, с восхищением глядя на шумные, переполненные улицы. Ее слуги забеспокоились, пытаясь оградить свою хозяйку от столкновений с повозками, экипажами, всадниками, скотом, пешеходами, лоточниками, трубочистами, уличными торговцами, нищими, солдатами и бродягами, и обвести ее вокруг самых больших куч мусора и навоза. Служанки откровенно вскрикивали, слишком перепуганные, чтобы сдерживаться, и жались поближе к хозяйке, чтобы не затеряться в толпе. Аннунсиате пришлось сосредоточить внимание на Голдени, которая, несмотря на утомительное путешествие, нервничала и прижимала уши от множества незнакомых запахов и шумов, однако девушка все же успела заметить, что все попадающиеся ей на улицах лошади не шли ни в какое сравнение с Голдени, а женщины в каретах и портшезах, одетые в безумно дорогие и прекрасные одежды, не были столь красивы, как Аннунсиата, и поглядывали на нее с любопытством и легким неудовольствием.

Тем не менее девушка порадовалась, когда кавалькада, поплутав по улицам, наконец-то достигла дверей дома Ричарда на Милк-стрит, ибо она уже чувствовала утомление от множества новых впечатлений и хотела побыть одна, принять горячую ванну, чтобы утихла боль в мышцах, и посидеть в тишине, чтобы успокоить нервы. Один из слуг помог ей выбраться из седла, пока Перри стучал в дверь. На пороге показалась опрятная служанка, которую тут же оттеснила в сторону миниатюрная, элегантно одетая приветливая дама.

– Дорогая, пойдем, пойдем скорее, должно быть, ты устала. Я – твоя кузина Люси. Я так рада тебя видеть, с таким нетерпением я ждала твоего приезда! Пойдем в гостиную. Ричард еще не вернулся из Уайтхолла, где он сегодня ужинает, так что мы поужинаем вдвоем, вместе с детьми.

Аннунсиата поднялась по лестнице, чувствуя мгновенное расположение к кузине. Ей понравилась прическа Люси, и хотя ее одежда была довольно простой, Аннунсиата оценила элегантный покрой и отличную ткань. Аннунсиата обладала качеством всех Морлэндов – ценить в одежде не различные ухищрения, а общий вид. Гостиная оказалась небольшой, но аккуратной и уютной; здесь ждали двое мальчиков, дети Люси, которые уважительно приветствовали гостью, глядя на нее круглыми от восхищения глазами. Люси усадила девушку в самое удобное кресло, подставила скамеечку ей под ноги, а потом подала серебряный кубок, который горничная внесла на подносе.

– Это молоко, – улыбаясь, пояснила Люси, – Я думаю, оно подкрепит тебя после утомительной поездки. Скоро подадут ужин, а потом ты сможешь принять ванну.

Аннунсиата пила молоко, наслаждаясь его вкусом и ощущением уюта и улыбаясь Люси.

– Вы так добры, – ответила она. – Кажется, вы точно знаете, что мне хочется, Чтобы я смогла почувствовать себя как дома.

– Я очень рада, дорогая, – просияла Люси и, придвинувшись поближе, добавила: – Честно говоря, мне не хватает женщины-компаньонки. Когда я была ребенком, я дружила со своей младшей сестрой. После того как она умерла, мне буквально не с кем перемолвиться словом. Не могу высказать, как я надеялась, что ты окажешься... ну, словом, такой, какой я хотела тебя видеть.

Она подождала, пока Аннунсиата допьет молоко, и отдала горничной пустой кубок.

– Ужин подадут прямо сейчас, – заметила она. – Не желаешь ли пройти в туалет?

Аннунсиата кивнула, и Люси провела ее по коридору к другой лестнице, наверху которой располагалась небольшая комната со стоящим в ней резным креслом. В его сидении было вырезано отверстие. Аннунсиата никогда прежде не видывала стульчака и, будучи любопытной по натуре, решилась спросить, как он устроен. Удивленная Люси открыла дверцу под креслом, где оказалось ведро.

– Слуги опорожняют его дважды в день в уборной во дворе, а ее, в свою очередь, убирают золотари, приезжающие по ночам. Не знаю, что они делают со всем этим... Мне известно только, что их повозки приезжают из пригорода по ночам и уезжают туда же.

Аннунсиата кивнула, а Люси спросила в свою очередь:

– А как было у вас дома? Прости мое любопытство.

– Мы пользовались ночной посудой и дома, и в замке Морлэндов, а больше я никуда не ездила.

Люси оставила ее, а потом, когда Аннунсиата вернулась в гостиную, сказала:

– Я знаю, мы с тобой обязательно подружимся. Когда я была помоложе, мне часто попадало за то, что я задаю неделикатные или неприличные для девушки вопросы. Но мне было неприятно не знать чего-либо. Мой первый муж, упокой Господи его душу, был прекрасным человеком, ибо он любил отвечать на мои вопросы и считал, что любой вопрос заслуживает ответа, а не порицания. И Ричард научился понимать, что женщина может быть любознательной, не теряя от этого ни капли женственности.

– Моя мама как раз такая, – ответила Аннунсиата. – Она всегда считала, что я должна быть такой же образованной, как мужчина. А самой мне не нравилось учиться, пока я была ребенком, – призналась она.

– Мы с твоей матерью переписывались некоторое время, – рассказала Люси, – и думаю, Я бы полюбила ее, если бы познакомилась с ней поближе. О, дорогая, – внезапно всплеснула она руками, – меня так порадовало, что она просила меня помочь тебе с шитьем одежды – тебе, признанной красавице! Теперь-то я вижу, что слухи о тебе не отражали и половины правды – ты сведешь с ума весь Лондон, а я с радостью помогу тебе подобрать туалеты и буду сопровождать тебя в свет! Завтра мы пригласим мою портниху, а Ричард пошлет за тканями, чтобы мы могли выбрать то, что нам понадобится. А днем мы побываем в Новом Пассаже и купим ленты, заодно посмотрим, что теперь носят. Как благоразумно поступила твоя мать, сшив тебе такое элегантное дорожное платье! Пока остальная одежда не готова, ты спокойно можешь выходить из дома в нем. Твоя мать была права, решив, что остальную одежду ты должна заказать здесь. Вполне возможно, Йорк – отличный город, и я даже уверена в этом, но одежду надо шить для определенного города и именно в этом городе – вот главное правило.