Коре Холт - Конунг. Человек с далеких островов

Однако, йомфру Кристин, был в Киркьювоге еще один человек, обладавший талантом, присущим самому дьяволу. Это Сверрир. Он сразу понял значение случившегося, и, думаю, проникся глубоким уважением к ярлу, который, не раздумывая, извлек для себя пользу даже из смерти епископа. Теперь Сверрир еще больше, чем раньше, хотел встретиться с ярлом Харальдом.

Но какие слова он собирался сказать ему — слова прощения или слова непрощения, слова Гаута или слова Сигурда?

— Йомфру Кристин, я знаю, что мое легкое презрение к людям для тебя все равно, что несколько капель дождя, упавших на рубашку девушки. Но и нынче я намерен оказать твоему отцу конунгу ту честь, какой он заслуживает и какую я всегда оказывал ему, пока он был жив.

— Господин Аудун, прежде чем ты продолжишь повествование о своем уважении к моему отцу конунгу, я хочу спросить тебя, знаешь ли ты, что трое твоих людей здесь, в Рафнаберге, увели йомфру Торил из ее каморки на чердаке и, думаю, обрели у нее больше радости, чем мы с тобой от нашей беседы.

— Йомфру Кристин, ты поступаешь благородно, говоря о другой молодой женщине столь же почтительно, как говорят о тебе самой. Но твоя светлая вера в ее целомудренность весьма удивила бы не только тех мужчин, но и ее самое.

— Господин Аудун, нынче ночью меня печалит и не дает покоя одна мысль. Мне хотелось бы знать, доставила ли ей эта встреча такую же радость, как тебе мысль об этом?

— Йомфру Кристин, могу утешить тебя тем, что ее радость была не меньше твоей боли, а уж велика ли она или мала, судить тебе.

— Господин Аудун, прежде чем я уйду, чтобы разделить свое ложе с моей служанкой йомфру Лив, позволь сказать, что твое легкое презрение к людям куда легче, чем ты сам полагаешь. И за это я благодарна тебе.

— Йомфру Кристин, я тоже благодарен тебе, что ты позволила свету своей души упасть и на меня в эти ночи в Рафнаберге, пока корабли посошников рыщут по фьорду в поисках дочери конунга Сверрира и его людей.

Носилки с покойником проносили десять шагов, после чего их опускали на землю, благословляли и несли следующие десять шагов… Но с каждым новым шагом шествие приближалось к собору — величественному, прекрасному, незабываемому, посвященному святому человеку Магнусу, бывшему некогда ярлом этих островов, а теперь нашедшему свое место у престола Господня. Покойника внесли под высокие своды, мы, будущие священники из Киркьюбё, молодые и недостойные, проникнутые торжественностью этой минуты, стояли в соборе. В широких плащах, с зажженными свечами мы преклонили колени, коснулись лбом пола и потом медленно выпрямились, когда мимо нас в гробу из золотистого кедрового дерева пронесли священные останки епископа.

Священные останки пронесли мимо нас в гробу из золотистого кедра, омытого водами Иордана и привезенного паломниками из Йорсалира. Воду для обмывания привезли в мехе, сделанном из желудка осла, которому перерезали горло на рассвете под деревьями Голгофы… Шел день третий.

Шел день третий — пели коленопреклоненные священники, плакали горюющие женщины, смеялись и кричали дети, звонили колокола и медленно раскачивались кадила. И тут появился ярл, он явился из дыма ладана перед алтарем храма, в воинских доспехах, но смиренный и без головного убора, в руке у него была свеча — это был и воин и слуга Божий. Он заговорил. И сразу стал самим собой — сильным, значительным человеком, превосходившим здесь всех и силой и достоинством. Он говорил о великих людях из своего рода, теперь уже ушедших из жизни, о святом Магнусе, в честь которого был выстроен этот собор и который покоился тут под главным алтарем, где отныне будет покоиться и епископ Вильяльм.

А потом ярл поведал, что в последний день, когда душа епископа Вильяльма еще не покинула его бренного тела, ему было видение, и мне показалось, будто сильная рука вырвала меня из моей земной оболочки и вознесла в Богу. Святой Олав, самый близкий Богу человек, явился к ярлу и говорил с ним. Он сказал, что епископ Вильям отныне тоже станет святым и сядет на небесном престоле рядом с Богом в качестве его помощника и заступника всех нас, кто еще числится в живых. И потому у этих островов будет не один святой заступник, а два, и это благословение Божье! Святой Олав, избранный среди людей, взял двоих из нас себе в оруженосцы — мы живем в кругу избранных, и в этом — наше благословение, наше величие, давайте же опустимся на колени и вознесем к Богу свои молитвы… И ярл опустился на колени.

Я видел лицо Сверрира, оно сияло, он стоял на коленях и молился. И вдруг, тогда я не понял этого, а теперь понимаю, меня охватило неприятное чувство, подобное мутному потоку, несущемуся в море.

В ту ночь мы не спали, йомфру Кристин, думаю, в Киркьювоге вообще никто не спал в ту ночь. Мы попытались пробиться к главному алтарю и помолиться там, но в церкви было столько народу, что нам это не удалось. Вместо этого мы ушли из селения в луга, мы вдвоем. Над вершинами гор и над островами светила луна, ветер ласково гладил наши лица. Но мы молчали.

Потом Сверрир сказал, что, когда ярл говорил о своей встрече со святым Олавом, он сам тоже увидел святого Олава. Это не мог быть никто другой, перед лицом Сверрира возникло его лицо, их губы почти касались, глаза смотрели в глаза, казалось, отец целует сына. Губы зашевелились, святой что-то сказал, но что именно покойный конунг сказал Сверриру? Когда Сверрир смотрел на меня, лицо его светилось.

Это лицо, йомфру Кристин, до сих пор живет в моей памяти — честное, осиянное светом всемогущего Бога. Грешное и в то же время нежное лицо умного человека, умевшего так безошибочно выбирать нужное время, что все похвалы умирают у меня на языке прежде, чем я успеваю произнести их.

Мы пошли обратно в Киркьювог, но потом повернули и снова пошли в луга, где блеяли овцы, и ветер с моря принес нам успокоение. Сверрир сказал:

— Его губы говорили мне!.. Я и сейчас слышу их шепот, он словно поет у меня в ушах. Можешь помолиться вместе со мной?

Мы опустились на колени среди вереска и мха и стали молиться, и когда мы поднялись и молча стояли в лучах лунного света, Сверрир сказал:

— Я снова увидел его… Он сказал: Я умею выбирать своих людей…

Йомфру Кристин, Олав Святой умел выбирать своих людей. Мы со Сверриром вернулись в Киркьювог. На другой день тонкогубый священник передал нам, что ярл Харальд готов оказать нам милость и принять нас для короткой беседы на следующее утро. Мы должны помнить: в нашем распоряжении будет мало времени, и мы поступим разумно, если хорошо продумаем каждое слово.

Сверрира обрадовало это известие, но особого удивления оно у него не вызвало. Я же, йомфру Кристин, был удивлен им, но радости оно мне не принесло.