Коре Холт - Конунг. Человек с далеких островов

Тонкогубый священник ввел нас в большой покой, мы склонились в почтительном поклоне — голова была чуть повернута в сторону, руки отведены за спину. Мы долго упражнялись, отвешивая этот поклон, я — перед Сверриром, он — передо мной. Но когда мы кланялись, ярла в зале не было. Мы этого не заметили, и в узких глазах священника мелькнула презрительная усмешка. Мы выпрямились, во мне клокотал гнев, лицо у Сверрира стало пунцовым. Наконец вошел ярл.

На этот раз мы поклонились со страхом и трепетом, которые являются неотъемлемой частью каждого поклона слуги своему господину. Мы выступили на три шага вперед, и священник назвал наши имена, все молчали, первым должен был заговорить ярл. Он оказался молодым человеком, немногим старше нас, вблизи он выглядел не так хорошо, как вчера в церкви, когда вдруг вынырнул из дыма курильниц и говорил с людьми. Он коротко спросил, что мы хотим ему сообщить и почему считаем, что ему необходимо это узнать.

И больше ни слова, холодный, как лед, он смотрел на нас, это был его излюбленный прием, помогавший ему определять способности своих подчиненных. Слева от ярла стоял тонкогубый священник, который, похоже, знал все. Больше никого в покое не было, ни одного стража, но по пути сюда мы прошли сквозь строй воинов. Плащи наши были распахнуты, скрыть под ними оружие было бы невозможно, я помню, что сложил руки на животе, словно хотел защититься от строгого молчания ярла.

И тут заговорил Сверрир:

— Как ты уже знаешь, государь, у нас есть сообщение, крайне важное для этих островов, и мы полны сожаления, что не смогли передать его покойному епископу Вильяльму, пока он был еще жив. По причине, с которой мы скоро тебя познакомим, мы сочли неподобающим передавать сообщение епископа Хрои, пока сборщик дани Карл оказывал тебе, государь, и всем нам честь своим посещением…

Глаза ярла сверкнули, ярл Харальд обладал быстрым умом и редким чутьем. Он открыл было рот, но Сверрир опередил его, отважно бросившись в неведомое. Он сказал:

— Государь, я не могу открыть свое сердце, пока мы не останемся только втроем…

Тонкогубый священник слегка пожал плечами и с легким презрительным поклоном повернулся к ярлу. Ярл, привыкший никогда не показывать, что у него на уме, постоял немного, закрыв глаза, словно опустив крышки на два темных колодца, уходящих в глубину неведомой земли. Может, он прикидывал, как ему поступить, а может, просто привык с помощью молчания держать людей в повиновении. Я увидел, как у него на шее пульсирует жилка, маленькая жилка над тяжелой серебряной цепью, висевшей между шарфом и бородой. Потом он слегка шевельнул рукой — у него были красивые руки, — священник почти незаметно поклонился и вышел, даже по его спине было видно, что он обижен. Мы остались.

— Теперь, государь, позволь мне говорить, я буду краток. У нас есть сообщение от епископа Хрои к епископу Вильяльму, в котором его старший друг и брат во Христе просит о том, чтобы и на Оркнейских островах возносились молитвы за ярла Эрлинга и его правление в Норвегии. У нас на Фарерах мы каждый день молимся за ярла Эрлинга и за его сына конунга. Нам известно, что здесь не все их любят, хотя они, больше чем кто бы то ни было, заслуживают всенародной любви. Известно нам и то, что люди, не достойные предстать перед очами Господа Бога в Судный День, угрожают жизни и ярла и конунга.

— На Оркнейских островах тоже от всего сердца молятся за ярла Эрлинга… — сказал ярл Харальд и что-то в его голосе напомнило об искрах, тлеющих в золе.

— Я, государь, говорю не об обязательных молитвах, которые возносятся исключительно из чувства долга за того или тех, кто правит страной и по справедливости господствует в ней! Я говорю о горячих, сердечных молитвах за того, кто является нашей опорой в борьбе, нашей надеждой на всеобщее благополучие и здоровье! Позволь сообщить тебе, государь, что в прошлом году из Норвегии на Фареры прибыл корабль, шторм и ветер принесли его к нам в Киркьюбё. На том корабле были злые люди, но один из них был не злой, он не чуждался нас. Он встретился с епископом Хрои наедине, и они долго разговаривали. Прибывший сказал, что по всей Норвегии собираются люди, чтобы свергнуть ярла. Но что мог сделать епископ Хрои? Он мог только молиться… И настойчиво просить всех тоже возносить молитвы за ярла Эрлинга и его сына конунга Магнуса, которые правят нашей страной. Говорят, будто особенно настроены против них жители Трёндалёга. Один бесчестный человек, восставший против своего государя, был за это наказан — его привязали к якорю и бросили за борт, — но в Трёндалёге у него остались могущественные родичи, которые хотят отомстить за него. Другой человек — из тех святых людей, что ходят по стране, чтобы прощать, — попал к бунтовщикам и они отрубили ему руку только за то, что он призывал этих разбойников пасть на колени и молить Всемогущего помочь ярлу Эрлингу. Вот что творится сейчас в Норвегии, государь! Это мы и должны были передать покойному епископу.

Сверрир говорил хорошо. Постепенно плечи его распрямились, вначале его голос звучал смиренно, но потом он с трудом сдерживал гнев, наконец он склонил голову, показывая, что ему больше нечего сказать. Я, слегка склонившись, стоял на полшага сзади Сверрира и смотрел на ярла и, вместе с тем, мимо него, это было то особое двойное зрение, каким слуга должен смотреть на своего господина. В лице ярла не дрогнул ни один мускул. Но не исключено, что в набрякших от бессонных ночей глазах зажегся огонек радости, искра понимания, свидетельствующая о способности человека слышать невысказанное. Сперва ярл уронил несколько слов, выражавших его глубокое уважение к епископу Хрои, которого он никогда не встречал, но знал по дружеским рассказам епископа Вильяльма. Ярл медленно произносил эти слова, подыскивая другие, более весомые, более нужные, мы не двигались и ждали, давая ему время, но он так и не нашел их. Он сказал, что благодарен нам за наше сообщение и пока не назначен новый епископ и жизнь церкви, больше чем когда бы то ни было, вселяет в нас тревогу, мы должны каждый день возносить горячие молитвы за наших правителей, ярла Эрлинга и за его сына конунга. Да хранит их Всемогущий. Он может их сохранить, сказал ярл, а мы не можем…

Он сделал почти незаметный знак, мы глубоко поклонились и, не знаю уж каким образом, тонкогубый священник снова оказался в покое. Мы еще раз поклонились и, не поворачиваясь к ярлу спиной, пошли прочь, у порога мы остановились и снова поклонились ярлу уже в последний раз.

Больше мы его не видели, впрочем, через много лет, йомфру Кристин, ярл пересек море и склонился перед твоим отцом конунгом Сверриром.

Слова прощения или слова непрощения, слова Гаута или слова Сигурда?..