Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё

Мария Ильинична отмечала, что, «как это ни странно может показаться», заключение в «предварилке», где Владимир пробыл больше года, положительно повлияло «в смысле его желудочной болезни»: «Правильный образ жизни и сравнительно удовлетворительное питание (за все время своего сидения он все время получал передачи из дома) оказали и здесь хорошее влияние на его здоровье. Конечно, недостаток воздуха и прогулок сказался на нем – он сильно побледнел и пожелтел, но желудочная болезнь давала меньше себя знать, чем на воле» 182.

На свободе жизнь шла своим чередом. Дмитрий Ульянов летом 1896 года «давал уроки в Смоленской губернии, а мама и сестры (Анна Ильинична и Мария Ильинична) жили в Финляндии на даче, где-то у Белоострова, для того, чтобы быть ближе к Питеру… так как он продолжал сидеть, и они организовали ему передачи… Осенью я приехал в Питер на пару дней и ходил на свидание» 183. «Союз борьбы», несмотря на аресты, продолжал функционировать. «Листковая агитация имела большой успех. Стачка 30 тысяч питерских текстилей, разразившаяся летом 1896 г., прошла под влиянием социал-демократов и многим вскружила голову» 184, – замечала Крупская, также поддерживавшая заключенного.

Как замечал Леонид Млечин, «поначалу Крупская была для Ленина, говоря современным языком, заочницей, то есть женщиной на воле, которой зэки пишут обширные и жалостливые послания: ВИ переписывался с ней, сидя в петербургской тюрьме. Как это принято среди заключенных, стал называть ее невестой, ведь обычно заочницам обещают, выйдя на свободу, жениться на них» 185.

Приговора ждали с волнением, не исключали длительной каторги. Поэтому, как свидетельствовала Анна, вынесенный в феврале 1897 года «приговор к ссылке на три года в Восточную Сибирь был встречен всеми прямо-таки с облегчением» 186. Как итог очередных хлопот матери, Владимиру разрешили отправиться в Сибирь не по этапу, а своим ходом, и он был избавлен от скитаний по пересылочным тюрьмам. Ехал долго и не без удобств.

Три дня он мог вкушать столичную жизнь в компании коллег и товарищей, а потом ему разрешили держать путь через Москву. Там он задержался даже дольше установленного срока в семейном кругу. «Жил он у нас на Собачей площадке и ходил каждый день с утра в Румянцевский музей… потому что хотел использовать материал для работы “Развитие капитализма в России”, – запомнил брат Дмитрий. – Он брал с собой Марию Ильиничну, чтобы она ему помогала делать выписки» 187.

Родня распрощалась с Владимиром 22 февраля. «Он обещал писать домой часто и действительно писал нам чаще, чем в другие периоды своей жизни». Мать хотела ехать за непутевым сыном. «ВИ поощрял больше план съездить нам обеим с мамой на лето в Швейцарию, куда убеждал сестру Марию Ильиничну ехать еще раньше, бросив гимназию, плохо отражавшуюся на ее здоровье. Этот план, в конце концов, и осуществился» 188, – рассказывала Анна Ильинична.

Путь ссыльного лежал – без полицейского эскорта – железной дорогой в Сибирь. 2-го марта Ленин писал матери со станции Обь: «Несмотря на дьявольскую медленность передвижения, я утомлен дорогой несравненно меньше, чем ожидал… Это мне самому странно, ибо прежде, бывало, какие-нибудь 3 суток от Самары до С.‑ Петербурга и то измают. Дело, вероятно, в том, что и здесь все ночи без исключения прекрасно сплю».

Вообще-то Ульянову проходным свидетельством был назначен город Иркутск. Но, доехав до Красноярска, он написал прошение иркутскому генерал-губернатору «разрешить мне остаться в городе Красноярске впредь до распоряжения о назначении мне места жительства… Вместе с тем я ходатайствую о назначении мне места жительства, ввиду слабости моего здоровья, в пределах Енисейской губернии и, если возможно, в Красноярском или Минусинском округе». В ожидании решения Владимир задержался на пару месяцев в Красноярске. Сестре Марии он сообщал 27 марта: «…Живу по-прежнему, шляюсь в библиотеку, за город, шляюсь просто по окрестностям для прогулки, шляюсь к знакомым, сплю за двоих, – одним словом, все как быть следует».

О том, что местом ссылки будет Шушенское, неофициально стало известно 17 апреля, о чем Владимир сообщал сестрам: «Лето я проведу, следовательно, в “Сибирской Италии”, как зовут здесь юг Минусинского округа… Между тем и здесь окрестности города, по реке Енисею, напоминают не то Жигули, не то виды Швейцарии… Здесь я живу очень хорошо: устроился на квартире удобно – тем более что живу на полном пансионе» 189.

В Красноярске воссоединился с другими «декабристами», которые «были разосланы по другим селам. В худшие условия попал – очевидно как еврей – Ю. О. Цедербаум. Он был сослан в самый северный пункт, в Туруханск…» 190. Остальные товарищи по несчастью расселились неподалеку. Кржижановский рассказывал: «Мы были одними из первых социал-демократов, очутившихся в Восточной Сибири, и вся старая ссылка присматривалась к нам со смешанным чувством любопытства и недоверия… Мы со Старковым при этом были назначены в село Тесинское, а ВИ в село Шушенское, находившееся от нас в расстоянии, несколько большем 100 верст» 191.

«Шу-шу-шу – село недурное, – писал Владимир сестрам 18 мая. – Правда, лежит оно на довольно голом месте, но невдалеке (версты 1½ – 2) есть лес, хотя и сильно повырубленный… На горизонте – Саянские горы или отроги их; некоторые совсем белые, и снег на них едва ли когда-либо стаивает. Значит, и по части художественности кое-что есть, и я недаром сочинял еще в Красноярске стихи: “В Шуше, у подножья Саяна…”, но дальше первого стиха ничего, к сожалению, не сочинил!» На этом поэтический пыл Ленина навсегда погас, так и не вспыхнув ярким светом.

В плохом настроении окружающая действительность представлялась менее поэтично. «Село большое, в несколько улиц, довольно грязных, пыльных – все как быть следует. Стоит в степи – садов и вообще растительности нет. Окружено село… навозом, который здесь на поля не вывозят, а бросают прямо за селом, так что для того, чтобы выйти из села, надо всегда пройти через некоторое количество навоза. У самого села речонка Шушь, теперь совсем обмелевшая. Верстах в 1–1 ½ от села (точнее, от меня : село длинное) Шушь впадает в Енисей, который образует здесь массу островов и протоков, так что к главному руслу Енисея прохода нет. Купаюсь я в самом большом протоке, который теперь тоже сильно мелеет» 192.

Ни в чем серьезно не нуждался, жизнь в Сибири была дешевой. «Например, ВИ за свое “жалованье” – восьмирублевое пособие – имел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья, – и то считалось, что дорого платит, – расскажет Крупская. – Правда, обед и ужин был простоват – одну неделю для ВИ убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока всего не съест; как съест – покупали на неделю мяса, работница… рубила купленное мясо на котлеты для ВИ, тоже на целую неделю. Но молока и шанег было вдоволь и для ВИ, и для его собаки, прекрасного гордона – Женьки, которую он выучил и поноску носить, и стойку делать, и всякой другой собачьей науке» 193. В годы «военного коммунизма», когда по инициативе Ленина у крестьян отберут все «излишки» продовольствия, сопротивление советской власти в Сибири будет особенно сильным.