Лариса Шубникова - Ладинец

Ближники кивнули, речей говорить не стали, а ждали слов боярича.

– За Еленой приданого немало. Неська и упереться может. Но мыслю, что отдаст, побоится нашей полусотни. Однако беда не одна, парни. У Елены брат есть, наследный боярич Лавр. Неська в Зотовке хозяин покамест Лавруха не подрастет, а потом стол боярский придется вернуть. Если Нестор не дурак, то парня изведет, а сам боярство примет по праву. Разумеете? Лавра надо вывозить и прятать. Не с руки нам пришлый сосед Нестор. Еще не известно, какой окажется.

– С чего взял, что изведет? Чай боярич, не холоп какой. Вступиться некому? – Ероха сдвинул шапку на макушку, смотрел на Власа, глаз не отрывая.

– Некому. Если Неська так легко на боярском подворье засел, значит, боятся его. Понял? Будь я на месте Нестора, убил бы и концы в воду. Вот тогда ему и казна Зотовская, и власть. Будет Неська в своем праве, – говорил боярич спокойно, словно не о человеке речь вел, а о собаке дворовой.

Молчавший до того Проха, поскреб в бороде, да и молвил:

– Вот слушаю я тебя, Влас, да дивлюсь. Сколько же в тебе холодка. Мамка твоя, царство небесное, веселая была, сердечная. Батька так тоже потеплее к людям. А ты? Ужель убил бы за добришко-золотишко? – спросить-то спросил, а ответа насилу дождался.

– Не за казну, Проха.

– А за что ж?

– Добро-золото, дело наживное. Было бы, где и с кем стяжать. Утратишь земли и ратников, останешься гол как сокол. Людей, что тебе доверились, похолопят. Иных и жизни лишат. Хорошо быть добрым, да теплым, когда никто на тебя не наскакивает. А так изволь, возьми на себя ношу тяжкую. Горой встань за людей своих. Ай, не так? Убил бы, Прош. Лучше одного жизни лишить, чем потерять сотню, – еще и кулаком по коленке прихлопнул, мол, вот так-то.

– Наговариваешь на себя, Влас. А то я не помню, как ты спину свою подставил, меня закрыл от меча под Храпово. Токмо всем не обскажешь, какой ты есть-то. Народ иное видит. Проклянут тебя люди за такое. Любить не станут, – пугал Проха.

– Я и не прошу. Пусть любят, кого хотят, а меня слушаться надо. Инако начнется разброд и шатание. А через то голод и напасти. А что до спины, так я свою поставлял, за друга. То мой долг, Прош, а не иного кого, – Влас и не подумал серчать на ближника. – Для народа я боярский сын, а для тебя Власька Сомов. Уяснил?

– Чего? – хлопал рыжими ресницами Прохор.

– Того. Боярский долг – о многих печься, а Власькин – о ближних. Проха, ты как теля малый. Ну чего уставился-то? Ты вот так за Нестором смотри. Примечай, что за человек и какого корня.

– Власька, за женой едешь. Неужто токмо Нестора смотреть интересно? А Елену? Ведь не холопку берешь на лавку, а боярышню в жены. А ну как кривая или ледащая? Однова виделись и тому уж лет восемь. Поди, вымахала девка, – Ероха хмыкнул в густые усы.

– С чего ей быть ледащей? Род Зотовых крепкий. Что до кривости, так мне без интереса, лишь бы сыновей рожала здоровых. А мордаху можно и платом прикрыть. Помню, девчонкой была неказиста. А сваха вот говорит, что здорова и ликом мила.

– Значит, Лавра вытащим, Елену заберем и всех делов. Ты, Влас, нагнал страху, едва порты не замочили, – Прошка хохотнул, прищурил нахальные карие глаза.

– Погоди радоваться, может, еще замочишь. Приданое у Елены велико. Ежели Неська по дороге решит отбить? Батя мой пошлет отрядец нам навстречу. Не ровен час накинутся Зотовские исподтишка. Да ты не о том мысли, рыжий. Как Лавра вытаскивать думаешь?

– А чего думать-то? – рыжий Проха прищурил карие глаза. – В девку его обрядить и айда. Чай опосля проводов все похмеляться станут. Тут не до пригляду строгого. Мы с Ерохой дельце тихушкой и обстряпаем. А ужо потом отвезем, куда прикажешь. А куда, Власий?

– Сам не разумеешь? В Череменец*, в скит озерный, боле некуда. Там его не достанут. Употеют наскакивать.

– И то верно, – мотнул рыжей головой Проха, а потом принялся за Еорфея. – Слыхал, друже? Власька на лавку с молодой женой, а мы в скит послухов пугать. Чай там и девок-то нет.

– Свинья грязь завсегда найдет, – отпел Ероха. – Влас, а ежели Неська боярича малого уже спрятал? Увез?

– Лавра не увезет, – Влас покачал головой и оправил на себе плотный мятель. – С сестриной свадьбы? Не увезет. Инако народ затревожится. Как так сестру не проводил?

– Так поймет Неська, что наших рук дело, – Проха брови сдвинул.

– Поймет, Прош. А вот пальцем в нас ткнуть не посмеет. Что, скажешь не так? За руку не пойман, стало быть, не вор. А слухи то бабье дело. – Влас стукнул здоровым кулаком друга по плечу, мол, не опасайся. – Если поймают вас, дураками прикидывайтесь, мол, спьяну полезли, ведать не ведаем, знать не знаем. Ежели что, выручу. Сидите тихо.

– Как скажешь, Власий Захарович, ты у нас башка, тебе и думать. Так что, надевать на себя б а бье исподнее? – хохотнул Проха. – Лишь бы никто не вздумал к стенке припереть. Я-то отмахаюсь, а вот Ероха…

– Чего Ероха-то сразу? – взвился обиженный парень. – Я так двину, что мало не покажется.

– Ну-у-у-у, пошел трещать! – рыжий Проха подначивал друга.

Влас уже и не слушал приятелей, по сторонам глядел. Любил золото листвяное по осени, вот и радовал глаза такой-то красой. Более всего нравились Влаське клены красные. Смотрел парень и мечтал, что одним ясным днем накинет он на плечи богатое корзно* из багряницы*, такой же алой, как те кленовые листья, и станет воеводой. Князь Вадим милостиво смотрел о прошлом годе на сына боярина Сомова, похваливал и подмигивал с посулом.

Глава 2

– Глаза долу опусти! – кричал Нестор Зотов на племянницу своевольную. – Ишь, удумала! Лавра с тобой отпустить, коза щипаная?! Ты кто есть-то?! Сопля! Совсем страх потеряла, Елена?!

– Голос-то утишь, не в своем дому! – Елена уступать не собиралась. – Это ты кто таков? Явился, как гром с небес! Ты сколь дён тут, дядька Нестор? Без году неделя! Меня спихнешь Сомовым, а на Ларва удавку? Так?!

– Ах ты, паскуда! – просипел разъяренный Нестор, двинулся к Елене – огромный, жуткий – и ударил по лицу.

Девушка удара не снесла, упала к ногам обидчика. Ей бы лежать дурёхе, а норов-то возьми да и вылези наружу. Вскочила, и, утирая кровь из носа, снова принялась кричать:

– Давай! Лупи сильнее! Свороти нос на сторону, чтобы жених сам от меня отказался! Стыд-то тебя не грызёт, окаянный?! Сироту обижать взялся?! – визжать не визжала, но криком заходилась.

Глаза синие сверкали, едва искры не летели, грудь высокая ходуном ходила, коса смоляная по спине вилась, будто змея-гадюка.

– Настька!! – заорал Нестор.

Дверь отворилась, и в ложницу вплыла дородная дядькина жена.

– Отходи ее, излупцуй и в холодную! Жрать не давать! Ничего, посидит денек-другой и в разум войдет! – Нестор побелел от ярости, кулаками хрустнул.