Томас Костейн - Наследники Великой Королевы

Убежденный, что это был Мачери, я приказал сервировать мне ужин наверху и стал подниматься по лестнице.

Навстречу мне спускалось прелестное видение. Шелестящее платье нежно-голубого цвета, ножки в сафьяновых розовых башмачках изящно переступавшие со ступеньки на ступеньку. Это была молодая немка. Шейка ее была украшена кружевной рюшью. Она улыбалась мне приветливо, как старому другу. Очевидно, она уже немного овладела языком, на котором с нею общались ее двое последних любовников, ибо на ломаном английском сделала какое-то замечание по поводу превосходной погоды.

— Вы направляетесь в Англию? — спросил я, и тут же пожалел, что задал этот вопрос. На ее лице немедленно появилось страдальческое выражение и на меня обрушился целый поток фраз на ее родном немецком. Я попытался было встать и уйти, но ее глаза молили меня остаться. Время от времени она вставляла слово на английском и часто переходила на французский (объяснялась она на нем довольно скверно). Из всего этого словесного потока я понял, что она очень нуждается в помощи. Сам не знаю, как это получилось, но вскоре мы уже сидели в амбразуре окна. Я не давал никаких распоряжений, но вскоре хозяин заведения почтительно кланяясь появился рядом, держа в руках бутылку превосходного очень дорогого вина и принялся ее откупоривать.

Моя собеседница говорила не умолкая, кокетливо играя своими голубыми глазками. Единственным моим желанием было как можно скорее встать и уйти, но в то же время я не мог не посочувствовать ей. Несколько слов, которые я сумел разобрать среди этого потока слов подтвердили то, что я, собственно, и ожидал. Мачери собирался распрощаться с ней здесь, снабдив небольшой суммой денег, которую сама она считала жалкой подачкой. Она находилась далеко от родных мест и не знала, как ей поступить. Незнакомые страны и люди пугают ее (к этому заявлению я отнесся весьма скептически), кроме того, она почти не говорит по-французски! Может быть я замолвлю за нее словечко перед сэром Невилом? Я сообщил ей о том, что у меня с сэром Невилом очень неважные отношения. Она положила свою полную белую ручку мне на сгиб локтя и умоляющим голосом попросила хоть что-нибудь сделать для нее. Быть может я смогу помочь ей добраться до Англии? Ее глаза явно сулили мне вознаграждение в случае моего согласия, но я постарался отговорить ее. Ведь оказавшись в Англии, она очутится еще дальше от дома, чем сейчас. Это однако ее совершенно не смутило. Она слышала, что все английские джентльмены всегда готовы придти на помощь даме, которая оказалась в беде. Кроме того, все англичане, за одним печальным исключением люди щедрые. Она просто уверена, что в Лондоне ей будет намного лучше, чем в любом городе во Франции. Она многозначительно подчеркнула, что не любит французов.

Я минут десять ерзал на стуле, пока, наконец, не догадался выложить на стол несколько золотых. Она улыбнулась, безо всякого смущения сгребла золото своими ручками и больше не предпринимала попыток задержать меня.

— Видите? — торжествующе произнесла она, пожимая мне локоть, — англичане в самом деле очень щедрые люди.

Я поспешил к себе. Ничто не указывало на то, что в мое отсутствие в комнате кто-то побывал. Мой плащ и шляпа лежали на постели, куда я их сбросил, саквояж на полу рядом. Я облегченно вздохнул. Желая окончательно удостовериться, что все в порядке, я открыл саквояж и к своему ужасу увидел, что случилось худшее. Документы исчезли!

Значит, пока девица отвлекала мое внимание внизу, Мачери побывал в моей комнате и похитил бумаги. Это было единственное возможное объяснение. Меня обуял ужас, ибо среди бумаг находилось письмо к сэру Бартлеми Лэдланду, в котором наверняка содержались доказательства его связей с Джоном Уордом. Я попробовал легко ли вынимается из ножен мой кинжал, прикидывая, есть ли у меня шансы на успех в случае схватки с Мачери. На этот счет у меня были большие сомнения, особенно если он находился в сговоре с хозяином постоялого двора. Что было весьма возможно.

Услышав грохот колес кареты по брусчатке двора, я бросился к окну и увидел, как в дверце кареты мелькнул широкий подол голубого платья. Кучер взмахнул кнутом. Карета была старомодной с кожаными занавесками по бокам, так что заглянуть внутрь было невозможно.

Я ринулся вниз, прыгая через три ступеньки зараз и едва не сбил хозяина стоявшего у подножья лестницы.

— Меня обворовали! — закричал я, бросаясь к дверям.

— Обворовали? — переспросил он. — Но это невозможно, месье.

— Привидите мою лошадь, — приказал я.

Однако конюх, который наблюдал за этой сценой с тупым интересом, и не думал повиноваться. Я нетерпеливо подтолкнул его, но было ясно, что он не оседлает Саладина так быстро, как это надо. Я выскочил на улицу и бросился вдогонку за исчезающей каретой. Я бежал изо всей мочи, приказывая кучеру остановиться и время от времени выкрикивая: «Воры! Грабители!» Из окон высовывались головы любопытных, из таверн и кабачков выскакивали люди, желавшие узнать, по какому поводу поднялся весь этот тарарам. С полудюжины побежали следом за мной. Но все было тщетно. Кучер несколько раз щелкнул бичом над головами лошадей, и экипаж скрылся в лабиринте узких улочек. Преследовать его дальше было бессмысленно.

Я возвратился на постоялый двор, готовый чуть ли не зарыдать при мысли о том, к чему может привести моя оплошность. Моя лошадь стояла уже оседланной, возле нее с виноватым видом топтался хозяин гостиницы. В руках держал счет за постой. Я схватил его за горло и затряс с такой силой, что у него залязгали зубы, а счет выпал из рук.

— Сколько он заплатил тебе за то, чтобы ты задержал меня внизу? — закричал я.

Он болезненно сглотнул слюну и принялся доказывать свою непричастность к происшедшему. Действительно он оплошал, но разве его в том вина? Джентльмен производил впечатление человека богатого и знатного. Кто бы мог догадаться, что он окажется вором?

Я вскочил в седло.

— Я немедленно еду к городскому магистрату и подам ему на тебя жалобу. Тебя посадят в тюрьму, как ты того и заслуживаешь.

— Тот джентльмен был англичанин, — заявил он, хитро прищуривая свои глазки, — месье — тоже англичанин. Откуда мне было знать, кто из вас прав, а кто виноват…

— Куда он отправился?

— Вот как перед Богом, клянусь, не знаю.

— Думаю, ты с лихвой получил от него за нас обоих. Так что я тебе платить ничего не собираюсь.

Он промолчал. Насколько я знал нрав французских кабатчиков, это явно означало признание своей вины.

Я огрел его хлыстом по спине и выехал со двора.

Направив Саладина по направлению к гавани, я стал размышлять над тем, почему Мачери пошел на такой риск. Он поступил так просто руководствуясь подозрительностью, присущей его натуре, ведь он не мог знать, что именно я везу. Но он наверняка понял, какой клад попал в его руки, как только просмотрел бумаги.