Екатерина Мешалкина - Остров Кокос. Наследство

Я лежал на спине, слушая завывания ветра и шум дождя. Молнии освещали наше убежище мерцающим голубоватым светом. Эмили пошевелилась, повернулась ко мне, положила голову на плечо.

– Куда пошел Джек? – спросила она шепотом.

– Не знаю, – также шепотом ответил я. – Наверное, в другой грот. Здесь его нет.

Эмили немного помолчала.

– Я его побаиваюсь. У него глаза страшные. Колючие. И какие-то равнодушные. Вот что самое страшное – равнодушные.

Это был первый раз за все время на острове, когда мы обсуждали между собой наших случайных соседей.

– Не волнуйся, он безобиден. Все, что ему нужно, это ром. Но и напившись, он не доставит нам неприятностей. Он не из тех, кто любит побуянить.

– Я переживаю за Марию. Что если он обидит ее? Она ведь совершенно беспомощна. Она такая доверчивая…

Тут я хмыкнул с изрядной долей сомнения, но Эмили не обратила на это внимания.

– Что если он ее… с ней…

– Не волнуйся, Эмили, он не сделает ничего плохого.

Но жена не унималась.

– Он ведь мужчина, Томас. И далеко не джентльмен. Я уверена, прежде он не был образцом поведения. Мы на острове уже три месяца, и женщин, кроме меня и Марии здесь нет. И он повсюду ходит за ней. Томас, мне это не нравится.

– Господи, Эмили! Ну, какие женщины? Он же пьяный вдрызг. Он порой и подняться не может.

– Он редко бывает настолько пьян

– Ну, хорошо, чего же ты хочешь от меня?

– Поговори с ним.

– Господи, Эмили, о чем?

– Я не знаю. Спроси о его намерениях.

– Не собирается ли он на ней жениться?

– Не смейся, Томас. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Хорошо, я поговорю с ним, – сказал я, чтобы успокоить жену.

По правде говоря, Джек и Мария беспокоили и меня. По-моему, намерения Джека были совершенно очевидны. А вот что думала Мария по этому поводу, было загадкой. И что же я стану делать, если Джек решит перейти в решительное наступление? Как я пойму, нуждается ли Мария в моей помощи или просто кокетничает с ухажером? Если бы она была леди или просто добропорядочной женщиной, у меня никогда не возникло бы такого вопроса. Но Мария – это Мария. Я ни черта не знал о ней. Не хотелось бы без веской причины становиться на пути у Джека. Мы здесь одни. Здесь, на острове. Нам и так нелегко, а если мы начнем бросаться друг на друга… Нам надо как-то уживаться вместе. Но если Джек начнет творить, Бог знает что, я не смогу закрывать на это глаза. Все же Мария женщина и, если она будет нуждаться в защите, я постараюсь защитить ее, хоть она и раздражала меня ничуть не меньше, чем Джек.

Что-то в ее облике не нравилось мне. Что-то неуловимое. Иногда мне казалось, еще немного и я пойму, что с ней не так, но ощущения ускользали, не успев обратиться в мысли, и, в конце концов, я привык к ней.

Как-никак, я стольким был ей обязан. Вместе с ней мы выдолбили сносную пирогу, и по утрам, если море было спокойно, наша камеристка выходила на ней на промысел и всегда возвращалась с уловом. Тем мы и жили.

Однажды я вздумал помочь и вызвался сопровождать ее, хотя бы для того чтобы выполнять тяжелую мужскую работу – грести. Но это непривычное действо довольно быстро утомило меня, спина заныла, а шея затекла. В единственном глазу Марии лишь раз мелькнуло насмешливое понимание, а затем она отвернулась и дальше все время глядела в сторону мыса, который мы огибали. Когда же я попытался помочь ей достать пойманную рыбу, извивающееся серебристое тельце выскользнуло из моих рук и, плюхнувшись в море, исчезло в толще воды. С выражением бесконечного терпения на лице Мария вновь принялась за дело. На обратном пути она сидела на веслах, а я в свою очередь внимательно разглядывал мыс, который мы огибали.

Больше в море с ней я не ходил.

Но это еще не все. Самое главное, я был обязан ей жизнью жены, да и своей, возможно, тоже. Это она нашла последнюю шлюпку на разбитой «Елене». Та плавала у правого борта судна и при каждой волне с оглушающим деревянным стуком билась об обшивку. Каждый раз мне казалось, что она сейчас разобьется на тысячу частей.

Едва спустившись в шлюпку, Мария заняла место у кормового весла. Пожалуй, я, как единственный мужчина, так или иначе должен был грести, и все же я с презрением думал о том, на что способна эта странная девица, и не поплатимся ли мы жизнями за ее глупость. Но Мария сидела с таким уверенным лицом и так насупила брови, что я не решился даже на колкое замечание, да и времени на это не было. Шлюпку подхватило волной, и, то и дело бросая то вверх, то вниз, понесло к берегу. Мы не успели взять с собой никаких вещей, так как чувствовали, что корабль кренится, дрожит и стонет и, казалось, вот-вот развалится на части, хотя шторм, ставший причиной катастрофы, заметно поутих. Благодаря ли Марии или везению, но мы почти добрались до берега, минуя буруны, отмечающие прибрежные рифы. Однако, когда казалось, спасение близко, шлюпка вдруг встала на дыбы, перевернулась, ее тут же швырнуло на скалы, и она разлетелась в щепки. Меня накрыло волной. Я вынырнул и поплыл к берегу, одновременно пытаясь найти своих спутниц. Наконец я увидел Эмили. Ее отнесло далеко в сторону. Она едва держалась на воде. Я направился к ней, понимая, что не смогу доплыть – не хватит сил. Но тут я увидел и Марию. Она была гораздо ближе к Эмили и сильными гребками двигалась к ней. Плавала она куда лучше, чем я. Добравшись до Эмили, Мария обхватила ее поперек груди и поплыла к берегу. Теперь и я мог заняться своим спасением. Совершенно обессиленный я добрался до суши, но мне тут же пришлось вернуться, когда я увидел, как Мария и Эмили несколько раз скрылись под водой. Силы их были на исходе, и я помог им выйти на берег.

Мария некоторое время стояла на четвереньках, тяжело дыша. Мокрые волосы свисали ей на лицо. Потом она поднялась, закрывая ладонью левый глаз, и пошатываясь, поплелась в прибрежные заросли.

– Мария! Куда ты пошла? – крикнул я.

Но та не обратила на это внимания и скрылась в кустах.

– Ну и черт с тобой! – сказал я, хотя меня и уязвило такое пренебрежение от прислуги, и занялся женой.

Через несколько минут Мария вернулась. Вместо старой черной повязки, по-видимому, утерянной в море, на лице у нее была другая, удивительно напоминавшая цветом и тканью ее платье, подол которого как будто немного укоротился.

Так вот в чем дело. Боже праведный, подходящее ли время сейчас для заботы о туалете? Что такого ужасного скрывает эта полоска материи, чтобы думать об этом в такую минуту?

Это была еще одна странность этой девицы. Ими она была полна.

Эмили у меня под боком уснула. Она дышала глубоко и спокойно, и я невольно залюбовался ею, хотя в темноте, изредка нарушаемой вспышками молний, был виден лишь ее силуэт, я с легкостью мог представить ее во всех подробностях. Завитки светлых волос на висках и на шее, темно-серые с серебристыми нитями глаза. Бог мой, как же я любил ее. Я должен был найти способ вытащить нас отсюда и доставить ее в Англию, чем бы мне это не грозило.