Яков Шехтер - Хождение в Кадис

Рыбу били на двухаршинной глубине. Ниже свет костра проникал плохо, да и орудовать острогой чем глубже, тем тяжелее. Попасть в рыбу вроде бы дело нехитрое, да не каждый на такое способен. Помимо сильной руки и точного глаза, требуется немало ловкости и, главное, – умения, рождаемого опытом. Даже сметливый и сильный человек, получивший подробные наставления от опытного охотника, всегда поначалу ошибется. То в хвост попадет, и рыба соскочит, оставив на зазубренном конце остроги клочья живого мяса, то ближе к голове угодит, и опять уйдет рыба. Уйдет и погибнет от раны в холодной глубине. Уснет, но охотнику не достанется.

А чаще всего острога просто пролетит мимо. Умение состоит в том, чтобы подгадать расстояние, точку, в которой острога должна сорваться в разящий удар. Но такое возможно только после многих и многих попыток.

Попасть нужно было в спину, пальца на три ниже головы. Самое лучшее место! Если в него угодить, рыба никуда не денется, как ни будет возиться. Сколько рыбы погубил Афанасий своей нерасторопностью – и не сосчитать! Бывало, из двух десятков попаданий, когда шест начинал трепетать и содрогаться, вонзившись в живую плоть, в челн удавалось затащить одну-две штуки. Остальные рыбы срывались. А ведь он был лучшим из василисков. Его Онисифор постоянно ставил в пример другим.

Онисифор, плотный и широкий, горой возвышался на корме. От него исходили уверенность и сила. Волосы он стриг коротко, борода почти не росла, черные глаза смотрели твердо, но без злобы. Василискам он казался ожившим валуном, каменной громадой, неподвластной времени. Сколько себя помнил Афанасий, наставник не менялся, годы и беды обтекали его, словно вода прибрежную скалу.

Онисифор вел лодку ровно и тихо, так что зеркальная поверхность озера оставалась недвижимой. Весло он никогда не вытаскивал наружу, осторожно двигая его под водою, как это делают своими лапами гуси. Ученику долженствовало сидеть без единого звука, и Онисифор пальцем указывал на рыбу, стоящую удара остроги.

Поначалу Афанасию все рыбы казались большими, ведь вода увеличивает. Он до рези в глазах всматривался в тени, выхватываемые светом, и тыкал вниз пальцем, шевеля губами: вот, вот, вот!

Онисифор не слушал его и лишь презрительно усмехался, всем видом своим говоря: дрянь, плывем дальше!

Так продолжалось довольно долго, пока наставник не тыкал пальцем вниз, указывая на темную полоску, Афанасий заносил острогу и… Рыбы словно чуяли нависшую опасность, и стоило руке приподняться над бортом, стремительно бросались в сторону, исчезая из освещенного пространства. Самые чуткие уходили заранее, едва заслышав приближение челна. Да и острога вовсе не всякий раз попадала в цель. Если же удавалось подбить добычу, то ее извлечение из воды и затаскивание в челн сопровождалось шумом и плеском, распугивающим спящих окрест рыб.

В общем, поначалу улов оказывался более чем скромным. Но Онисифор не сдавался, ночь за ночью без устали натаскивая воспитанников.

К третьей осени василиски научились. Били рыбу споро, по утрам притаскивая в монастырь тяжелые рогожки, доверху заполненные свежиной. Возможно, помогла в этом сноровка, наработанная стрельбой из лука. Тут Гнедко и Онисифор не давали никому поблажки. Целыми днями василиски проводили на задах монастыря, без устали стреляя по соломенным чучелам.

Отличившихся брали бить белок. Переправлялись через узкий пролив, отделявший остров от берега, и почти сразу попадали в густой лес, заваленный буреломом. Чем дальше от берега, тем тише становился ветер и меньше попадалось поваленных деревьев. Ближайшее человеческое жилье располагалось на другой стороне озера, чернецы же в лес не хаживали, и непуганые белки первое время спокойно сидели на ветках, бесстрашно рассматривая невиданных гостей черными бусинками глаз.

Целиться нужно было только в голову, чтобы не испортить мех. Набитых белок тащили в монастырь, чернецы их свежевали, выделывали шкурки, а потом обменивали на съестное. Беличий промысел приносил немалый доход, позволяя братии пополнять запас продуктов. Земель у монастыря не было, существовали чернецы со скудных пожертвований.

Жили впроголодь, игумен Александр сам держался подвижником и того же требовал от других. Не все такое сносили, но деваться было некуда, приходилось терпеть. Поэтому к василискам, благодаря которым в обители завелась свежая рыба, а иногда и вяленое мясо, выменянное на шкурки, чернецы относились снисходительно, закрывая глаза на поведение, не совсем подобающее святости обители.

Когда беличье поголовье в ближайшем лесу изрядно поизвелось, Онисифор стал возить василисков в дальний, за семь верст от Каменного острова. Узкая коса земли простирается от него до самого берега, в осеннее время она залита водой, и переправляются на остров и с острова в больших лодках. Лодка Онисифора всегда стояла в затишье близ обители; четверо юношей садились на весла, один с шестом у носа, отталкивать бревна-плавунцы, а наставник занимал место возле руля.

Зимой в лес ходили по льду, семь верст бегом без остановки. Настоящая охота открывалась, когда деревья теряли свой зеленый покров. Летом в глубокой листве белку не углядишь, а зимой на черных ветках хорошо просматривался серебристо-голубой мех. Старались угодить стрелойперуном в глаз, немало снега истоптали, немало ночей провели у костра посреди леса, пока научились. Но уж как научились, умение это вошло в тело навсегда, словно глубокая незарастающая зарубка на стволе дерева.

Брат Федул замычал, замыкался, болезный, зашептал:

– Пить, пить, пить.

Окошко под потолком посветлело, там, на свободе, занимался день. Кромешная тьма чуть расступилась, и Афанасий мог различить смутный силуэт чернеца. Тот лежал на полу совсем недалеко.

– Федул, – негромко позвал Афанасий. – Слышишь меня, Федул?

– Слы-ы-ышу.

– Я к тебе сейчас кружку толкну. Сумеешь ухватить?

– Благослови тебя Господь, – хрипло отозвался чернец.

Афанасий вытянул руку насколько мог и пододвинул кружку к чернецу. Натянул до упора цепь, держащую ошейник, так что железный обод придавил горло, и сдвинул кружку еще немного. Затем развернулся, нащупал пальцами ног неровные глиняные бока кружки и стал потихоньку толкать ее к Федулу. Тот зашевелился, пополз навстречу. Вот он достал ее кончиками пальцев, вот потащил ее к себе, или это лишь показалось Афанасию, изо всех сил таращившему глаза в темноте. Но нет, пальцы ног перестали ощущать шершавые бока кружки, а со стороны Федула раздалось хлюпанье.

– Достал? – на всякий случай спросил Афанасий.

– Достал. Пусть Бог благословит тебя за доброту.

– Болит спина? – сочувственно спросил Афанасий.