Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех cвятых. Цикламор

Жанна удалилась, не проронив ни слова, – как в Лоше, когда ее видели плачущей после разговора с королем.

Совет беспрерывно заседал в Сен-Дени несколько дней. Во вторник, 14 сентября, выслушав и одних, и других, Карл VII решил вернуться на берега Луары.

В Париже стояла осень, и деревья в саду вдовы Ланфан окрасились в восхитительные багряные тона. Но вправду ли это был сад? Он так долго оставался запущенным, что разросся и сделался почти непроходимым. Единственная аллея, длинная, превратившаяся в сводчатый тоннель, вела к маленькой полянке с колодцем посредине.

Это место, отрезанное от остального мира, находилось в самом сердце столицы, у гавани Сент-Поль, в двух шагах от Сены и королевского дворца. Шум городской жизни не долетал на этот укрытый листвой островок, и любая суета затихала, наткнувшись на глухую стену зарослей…

В яркий осенний день женщина, одетая в черное, сидела на замшелом краю колодца и грезила. Ее красивое неулыбчивое лицо и золотые волосы без всякого убора отражались в воде среди медленно плывущих облаков.

Как же она теперь далеко, компьенская усадьба с ее упорядоченностью и роскошью! Зато этот сад похож на Изидора: такой же потаенный, глубокий, молчаливый… Вот почему та, что так скоро превратилась во «вдову Ланфан», искала здесь свои воспоминания.

Едва завидев Анна, приехавшего в поместье Лекюрель, Сабина сразу все поняла. Он скупо описал ей последние мгновения своего товарища, погибшего как солдат, сражаясь рядом с Девственницей, лицом к врагу. Анн сказал ей, что похоронил его на кладбище Сен-Пер, со щитом, который тот доблестно отбил у английского рыцаря. Она не заплакала.

Как только Анн отбыл, она вызвала компаньонов своего отца и поручила им продать все: поместье, конный завод, мебель и все драгоценности. Это заняло несколько дней. С вырученными деньгами Сабина отправилась в Париж и купила дом у гавани Сент-Поль.

С тех пор она жила здесь. Назвалась купеческой вдовой по фамилии Ланфан. Ни разу она не сходила на могилу Изидора. Это могло бы выдать ее, да и в любом случае она дала себе клятву, что пойдет на кладбище Сен-Пер только после освобождения столицы, чтобы перенести тело своего мужа в парижскую землю.

Ибо она переселилась в Париж не только для того, чтобы искать здесь воспоминаний. Она приехала сюда, чтобы действовать. Для нее это было единственным средством превозмочь горе. Сабина решила принять участие в каком-нибудь заговоре, чтобы сдать город французам. Таков ее долг перед памятью Изидора. И она действительно могла принести делу Жанны немало пользы. Ведь в ее распоряжении – самое мощное орудие: деньги…

Вдова Ланфан грустно улыбнулась, склонившись к краю колодца. На какой-то миг у нее возникло ощущение, будто Изидор – здесь, молча стоит рядом по своей привычке. Она чуть было не обернулась. И тут же услышала за спиной шорох ветвей. На сей раз она и вправду проворно обернулась.

На нее таращился какой-то мальчуган лет тринадцатичетырнадцати.

– Кто ты?

– Я ничего плохого не сделал, госпожа. Я не знал, что это ваш дом.

– Ну конечно. Ты ничего плохого не сделал. Как тебя зовут?

– Памфил Леблон.

У Памфила Леблона были черные, как вороново крыло, волосы, вздернутый нос и дерзкая рожица. Сейчас он был перепуган. Его синяя ливрея с французскими лилиями вся измялась – видать, долго продирался сквозь заросли. И Сабина поняла… Ее охватило сильнейшее волнение.

– Ты служишь во дворце Сент-Поль, верно? И ты пришел сюда потому, что мечтаешь когда-нибудь поселиться в этом доме…

Он коротко кивнул, поколебался мгновение и исчез, громко шурша листвой. И вдруг, впервые после смерти Изидора, Сабина заплакала. Она хотела быть сильной, действовать, бороться… И вот появление этого ребенка, который так похож на погибшего – и участью, и мечтами, – одержало над нею верх.

Слезы лились и лились, Сабина не сдерживала их. И, наконец, заметила, что мальчуган вернулся и смотрит на нее, не зная, что делать.

– Я прошу у тебя прощения, Памфил. У меня большое горе, но ты можешь мне помочь. Расскажи-ка о дворце Сент-Поль. Какой он? Что ты там делаешь?

Тронутый ее слезами, Памфил Леблон объяснил, со своим парижским выговором, что он поваренок. Его отец готовил соусы, но умер, когда ребенок был совсем маленьким. Матери своей он не знал вовсе. Потом мальчуган принялся рассказывать о жизни во дворце, занятом регентом Бедфордом и его людьми.

Вдова Ланфан перебила его:

– Надеюсь, ты не любишь англичан?

– Еще бы! У нас этого лорда Бедфорда просто так никто и не зовет. Мы его зовем…

Он поколебался секунду, взглянул на Сабину, подбодрившую его кивком, и решился:

– …Бедфорд – Вонючий лорд!

Сабина улыбнулась.

– Идем, Памфил, я дам тебе монетку, но только пообещай вернуться.

Она отвела мальчика в дом. Окна выходили на Сену; внизу вдоль берега тянулась бурлацкая тропа. Из окна большой комнаты можно было смотреть, как бурлаки-«баржеглоты» тянут бечевой тяжелую барку, а дальше расстилался Коровий остров, большой пустынный луг с единственным строением.

Комната была почти пуста: стол, две скамьи, сундук. Тем большее впечатление производила висевшая на стене картина. Она была похожа на сарацинскую и изображала причудливых зверей в каком-то дивном саду. Это была единственная вещь, которую Сабина увезла из имения Лекюрель.

Заметив картину, Памфил Леблон присвистнул:

– Красиво!

– Раньше было еще прекраснее…

Разумеется, мальчуган не понял, что хотела сказать хозяйка. Он взял протянутую монетку, торопливо пробормотал «спасибо» и скрылся среди деревьев, словно упорхнувшая птичка.

Епископский сад, находившийся чуть дальше, на мысу острова Сите близ собора Богоматери, обладал тем же меланхоличным очарованием: те же багряно-желтые тона, те же колеблемые ветерком листья. На окаймлявших аллею виноградных лозах висели созревшие гроздья. Приближалось время сбора винограда: скоро вина Шайо и Монмартра появятся в харчевнях.

Но Иоганнес Берзениус был совершенно нечувствителен к прелести этого места и имел для того основания. Он направлялся к мэтру Фюзорису, канонику собора Парижской Богоматери – и главе Интеллидженс сервис. Тот вызвал Берзениуса к себе, не сообщив причины, но уж наверняка не для того, чтобы похвалить. Разумеется, Фюзорис отлично осведомлен о его незадачливом самовольстве относительно Анна де Вивре. В лучшем случае ему грозит серьезный выговор, а в худшем…

Берзениус только раз встречался с главой организации. То была самая странная личность из всех, кого ему когда-либо доводилось видеть. Мэтр Фюзорис предстал перед своим подчиненным в причудливом, синем, усыпанном звездами одеянии и остроконечном колпаке, на манер чародеев из фарса, какими их изображают комедианты. Но за шутовским обликом ощущался человек жесткий и даже безжалостный.