Вячеслав Каликинский - Легионер. Книга первая

– Слышь, дядя! – окликнул вскоре Дударова сверху Прошка. – Хорошо, говорю, людям! Мы с тобой работаем, а она лежит, спит. Прямо на полу: хорошо, видать, на грудь приняла!

– Кто лежит-то? – не понял Дударов. – Где лежит?

– А во-он в ентом, крайнем окошке, – показал кистью маляр. – Баба какая-то спит.

– Чего врешь-то? – посчитав окна, усмехнулся дворник. – Это квартира отставного надворного советника, господина Власова. Он там один с прислугой живет, да и не видать уж несколько дней ни его, ни старухи. Сам-то ен на дачу собирался съехать, а Семенидова, прислуга евонная, моей бабе говорила, что на богомолье пойдет сразу. Скажешь тоже – «лежит»! Кому там лежать? Да и непьющая она, старуха-то…

– Старуха – не старуха, мне отсюда не видать: стекло отсвечивает. А что лежит баба на полу – точно тебе говорю. И подушка еще под мордой ейной, – упрямо возразил Прошка, продолжая сноровисто красить стену.

Недоверчиво хмыкнув, Дударов совсем было уже собрался уходить с улицы, но что-то его остановило.

– А ну-ка, глянь еще раз, мил-человек! – помолчав, попросил дворник. Он действительно несколько дней не видел ни самого жильца, ни его прислуги. И сейчас, говоря маляру об их отъезде, вдруг ясно вспомнил, что и самого отъезда Власова не наблюдал. И не знал об этом с точностью, хотя по должности своей должен был!

– Счас глянем, – с готовностью согласился маляр. – А ты, Яшка, пока ведерко второе мне ближе к стене переставь. Поднимать сейчас буду, полное оно, не плеснуть бы краской…

Но поднимать второе ведро в тот день маляру Бабунову уже не пришлось. Осушив кистью первое, он аккуратно спустил его вниз, и, пройдя до края доски, долго вглядывался через стекло внутрь квартиры. И, наконец, рассмотрев все, трясущимися руками принялся отвязывать закрепленный конец самоподъемного устройства.

– Беги за полицией, дядя! – громким шепотом закричал он сверху. – Мертвячка лежит в квартире! Не шевелится, и вся подушка под головенкой в крови…

– Ты что, паря? Шутки шуткуешь с пьяных глаз? – рассердился было дворник. – Типун тебе на язык!

– Верно говорю – мертвячка! – уже в голос кричал маляр, торопясь поскорее спуститься на землю. – Посылай за городовым…

Выслушал Скородумов маляра неласково, и тут же на всякий случай потребовал предъявить паспорт – кто их разберет, пришлых работничков? Сегодня здесь, завтра там. С видимым сожалением убедился, что и паспорт есть, и дозволение на жительство в столице имеется. Первым делом поинтересовался – чегой-то маляр на стену полез ни свет ни заря? И сердито дергал усами, слушая пространные объяснения и про краску, и про то, что инструменты приходится у чужих людей держать, и про частые подряды на обновление фасадов. А насчет мертвого тела, при виде которого он только что с доски не свалился и руки дрожью дрожат до сих пор – верное дело! Бабунов даже перекрестился. Городовой всем телом к дворнику развернулся – что ты, братец, скажешь? Как допустил?

Дворник засуетился, подтвердил, что есть в квартире лицо женского пола, прислуга. Да только еще третьего дня должна была с барином, отставным чиновником Власовым, на дачу съехать. А вот съехали жильцы либо нет – дворник не знает, подвод мебельных не видел. Вот почтальону никто два раза не открыл, это точно! И дрова он, дворник, напрасно барину Власову вчерась поколол – дверь никто так и не открыл. Стало быть, съехали.

Все эти задачки настроение городовому испортили окончательно. Посулив мужикам отсидку в «холодной», Скородумов отправил дворника к управляющему за ключами, а сам, нещадно колотя по ступеням ножнами шашки, поднялся на третий этаж. Сначала покрутил звонок, потом загрохотал по двери руками – но никто не открывал. Наконец пришел дворник с ключами и свечкой, и в ее неровном свете острые глаза маляра, почтительно суетившегося за спиной городового, углядели под дверью, на ступенях и перилах темные пятна. Кровь!

Скородумов, перекрестясь, зазвенел ключами, выбирая нужный.

Наконец дверь распахнулась, и на площадку сразу выкатилась душная волна тления. Городовой поправил свечу и, велев остальным дожидаться на лестнице, шагнул в квартиру. Очень скоро там загремело, затопало, и бледный городовой, изрядно перепугав собравшихся на площадке жильцов, бегом выскочил из квартиры. Отдышавшись на свежем воздухе, Скородумов закрыл поплотнее дверь, загородил ее для верности спиной и махнул рукой обоим дворникам, жавшимся вместе с жильцами на лестнице:

– Дударов, ты поди-ка стань под окна сей квартиры, – распорядился он. – И ни шагу оттель! А ты, как тебя, духом в часть беги, расскажи там: два мертвых тела в фатере. Мигом!

Вскоре в Гродненский переулок прикатили две пролетки из полицейской части с сыщиками и двумя уголовными хроникерами, забредшими в часть еще с вечера в поисках свежих новостей для газет. В квартиру газетчиков, конечно, не пустили, дозволили только заглянуть в прихожую, наполненную тяжелым сладковатым смрадом, и в кухню – глянуть на убитую прислугу. После этого хроникеров не слишком деликатно выставили вон, и полицейские принялись за свою рутинную работу.

Едва закрытый полицейский возок увез трупы двух убиенных, как в переулок влетел, нахлестывая лошадь, лихач с известным, наверное, всему Санкт-Петербургу начальником Сыскной полиции столицы. Дворник Дударов вытянулся при виде начальства во фронт, городовой Скородумов лихо откозырял и доложил о происшествии, прибавив, что сыщики, судебный следователь Павлов и его письмоводитель уже в квартире и первый осмотр закончили.

Полицейская сыскная машина второй половины XIX века при отсутствии нынешных быстрых средств связи и передвижения была тем не менее удивительно мобильной. Так случилось и с убийством в Гродненском переулке: уже спустя час после обнаружения трупов сыщицкая команда выехала на место происшествия на дежурных при полицейской части извозчиках. Еще через полчаса об убийстве был поставлен в известность следователь окружного суда: предупрежденный посыльным из части. Он спешно выехал на место происшествия со своим письмоводителем. Сыщики же по дороге в Гродненский заехали за доктором. А на квартиру к Путилину, нахлестывая лошаденку, помчался лихач-доброволец: начальник Сыскной требовал, чтобы его немедленно ставили в известность обо всех неординарных преступлениях в столице.

Возле казенной квартиры Путилина, на Лоскутной улице, часто и днем и ночью вполне добровольно дежурили извозчики – несмотря на то, что по должности Ивану Дмитриевичу полагался служебный выезд с кучером. Казенных лошадей Путилин использовал только на запланированные выезды и в экстренных случаях. Ждать Иван Дмитриевич не любил, и когда его поднимали в ночь-заполночь по поводу серьезных преступлений, то всегда пользовался услугами извозчиков, «ванек» либо лихачей. Пока кучера Федора растолкаешь, пока он запряжет – так оно быстрее было.