Вячеслав Каликинский - Легионер. Книга первая

Почуяв подвох, следователь Павлов снова покраснел, сгорбился за столом и преувеличенно внимательно стал смотреть в бумаги.

– Так как же, голубчик? – не отставал Путилин.

– Раны широкие и кровеобильные. Убийца испачкался и наследил повсюду. Умывался, полотенцем кровь вытирал.

– А вы обратили внимание, голубчик, что кровь на полотенце несколько светлее, чем натекшая из ран жертвы? А капли на полу, у двери, на лестнице? Это не капли, а поток целый! С убийцы просто лило, извините, кровью! Это же как надо перепачкаться, чтобы с тебя до лестницы текло? И потом: умывальников два, а полотенце в наличии одно. Где же второе? Вряд ли господин Власов при жизни был настолько беден или скуп, чтобы иметь в доме на два умывальника одно полотенце… Эх, молодежь, молодежь! Ну-ка, молодцы, – Путилин повернулся к сыщикам. – Марш по окрестным аптекам! Выясните в ближайшей полицейской части адреса всех частнопрактикующих врачей в округе. Все это – в радиусе трех-четырех кварталов. Не найдете – расширим круг, весь Санкт-Петербург перетряхнем.

– Чего искать-то в аптеках да у докторов? – криво усмехнулся следователь.

– Не чего, а кого! Преступник в пылу борьбы с Власовым явно и сам порезался. Кровь артериальная, она светлее венозной. И хлещет сильнее. Одно полотенце в крови, второго и вовсе нет – о чем это говорит? Что рана у преступника серьезная, он наверняка обратится за медицинской помощью. Найдем место, где раненому медицинскую помощь подавали – глядишь, и полотенце второе всплывет. Его, конечно, могли и выбросить, но чем черт не шутит!..

Путилин еще раз окинул внимательным взглядом кабинет убитого.

– Часы настольные вон валяются на полу. Они от удара стали и показывает девять с четвертью. Утра или вечера? Ну-ка, голубчик, что скажете?

– Откуда же мне знать, Иван Дмитриевич? Сие знает только преступник, который, по вашему предположению, уронил эти часы.

– А вот я думаю, что это был вечер, голубчик! Видите – свечи в кабинете и на кухне? Догорели до конца. А кто ж с утра свечи жжет, а? Далее: На кухне остатки обеда, помойное ведро полное. На столике возле хозяйского дивана – рюмка с остатками мадеры и окурок сигары – не с утра же Власов вино хлестал и табачком «закусывал», а, голубчик?

Путилин подошел к входной двери и попытался наложить ладонь правой руки на кровавый отпечаток.

– Убийца явно выше и крупнее меня, как видите: моя ладонь в его отпечаток не ложится. Ищите, ребята. А ты, Жеребцов, по соседям иди. Попытай-ка их насчет приятелей и гостей Власова. Знакомый у него тут был, хороший знакомый! Разве постороннего человека допустят со спины подходить? Извините старика за урок, Платон Сергеевич – но глаза человеку дадены для того, чтобы смотреть. А не как антураж для модного нынче пенсне-с…

С досадой крутанув напоследок бакенбардину, Путилин, расстроенный невнимательностью следователя и необходимостью предстоящими объяснениями с градоначальником, вышел из квартиры и направился прямо в дворницкую под лестницей. А перед уходом мотнул головой, выпроваживая сыщиков.

– Ну-с, дворник, как тебя? Дударов Яков? Ага, Дударов. Как же ты, дорогуша, обязанности свои исполняешь, если не помнишь – кто к жильцам идет, кто выходит, когда они сами входят-выходят? А?

– Виноват, ваше превосходительство! Дом наш тихий, говорю, вот все дни в один и сливаются!

– «Сливаются»! Ну а жилец квартирный, Власов-покойник – он-то куда-нибудь обычно ходил? Или дома сиднем сидел?

– Почему сиднем? В сад ходил по хорошей погоде – это до обеда обычно. А после обеда спал немного, выходил редко очень, до кухмистерской Рябушкина дойдет или до аптеки – и обратно. Иногда и далече ходил, а куда – нам же не докладывают. Вот, говорил, погода установится – и на дачу съеду, душно ему тут, в городе было-с… И съехал вот, – дворник перекрестился, а вслед за ним перекрестилось и все его семейство.

– Двадцать пятого мая господина Власова видел?

– Не помню, ваше высокопревосходительство! – плачуще замотал головой Дударов.

– Не помнишь… Ну-ка, что в газетке про этот день писано было? Ага, не то, не про то… Во! А скажи-ка, братец Дударов, дождик когда последний раз был?

Дударов подозрительно, ожидая подвоха, покосился на представительного начальника сыска. И вдруг посветлел лицом, хлопнул картузом об пол.

– Вспомнил, ваше высокопревосходительство! Вспомнил – дай вам Бог здоровьица! Дождь ведь в тот день лил с утра. Господин Власов один раз только под ворота вышли, на погоду пожаловались: дождался, мол! Нет, мол, чтобы вчера на дачу съехать! Чего ж не съехали, спрашиваю? Дело есть, говорит, гостя сегодня жду. И вправду: приходил к нам в тот день офицер молодой. Затемно уже было…

– Офицер, говоришь? – насторожился Путилин. – Кто таков? Видел раньше?

– А как же, ваше высокопревосходительство! Он, почитай, редкую неделю не приходил, офицер этот. Старый знакомый господина Власова, как же!

– Хм! Офицер, говоришь? Молодой – а знакомый старый – нахмурился Иван Дмитриевич Путилин. – Чего несешь-то братец?

– Истинную правду, ваше высокопревосходительство! – Дударов для верности снова перекрестился. – Офицер этот господину Власову еще по прежней квартире, как я понимаю, знакомый: когда юнкером был и у господина Власова комнату снимал. Вот я и говорю – старый знакомый! Господин Власов его привечали, Карлом называли, а чаще Карлушей, как сродственника какого…

– А они не в родстве? – быстро спросил Путилин.

– Не могу звать, ваше превосходительство! Говорил мне как-то господин Дрейер, управляющий наш, что у господина Власова только и есть что брат. А так – ни жены, ни деток ему Бог не дал.

– Так, Дударов… Стало быть, приходил 25 мая Власову его бывший жилец-офицер? – покашлял Путилин.

– Приходил, ваше высокопревосходительство! Пришел как обычно, часов около шести. Только он в фатеру – прислуга господина Власова в лавку поковыляла: барин-де за лимонадом отправил. Все на ноги жаловалась, да ворчала: приспичило хозяину, дескать…

– Странно, братец! – Иван Дмитриевич Путилин снова взялся за свою левую бакенбардину, и вскоре, к восторгу Петьки, лицо начальника сыска украсила вполне настоящая, хоть и короткая, косица.

Заметив внимание мальчишки к своей внешности, Путилин чуть сконфузился, косицу тут же расплел, бакенбарды расчесал, посуровел лицом и продолжил:

– Странно все-таки, братец! Ты старухе-страдалице на дороге попался – почему она тебе, к примеру, поручения сего не передала?

– Не могу знать, ваше высокопревосходительство! Я-то предложил Семенидовой сбегать в лавку заместо нее – потому как завсегда жильцам услужить готов. Дык ведь насильно мил не будешь, верно? Отказались она: может, на чаек пожалела дать… Охала, ворчала Семенидова, упокой, Господь, ее душу. И сама в лавку поковыляла.