Михаил Попов - Белая рабыня

— Эй ты, приятель!

Тот, разумеется, выразил неудовольствие.

— Чего тебе?

— Повернись, мой капитан хочет на тебя полюбоваться.

— Да пошел он к дьяволу в глотку, твой капитан, сейчас моя очередь метать. — Он играл в кости.

Дьюи посмотрел на Энтони, взгляд того был жесток и не оставлял сомнений в том, что надо делать. Шотландец, надо сказать, обладавший недюжинной физической силой, взялся за спинку стула, на котором сидел столь увлеченный игрок, и со словами: «Прошу прощения, мистер, но это не отнимет у тебя много времени», — повернул к столу, за которым сидел капитан «Мидлсбро». Человек в безрукавке оскалился, показывая выбитые зубы, и стал размахивать искалеченной рукой, возмущаясь таким беспардонным к себе отношением. Дьюи положил руки на пистолеты.

— Это ты, Биллингхэм? — тихо спросил Энтони.

— Разрази меня… Фаренгейт?! — удивленно воскликнул пират.

Двое матросов с «Мидлсбро», увидев, что рядом со столом капитана что-то происходит, мгновенно подошли и встали за спиной у колчерукого.

— Тебя трудно узнать, Биллингхэм, — сказал лейтенант Фаренгейт.

— Да и вас непросто. Что это с вами?

— Ром. Присаживайся за мой стол, поговорим.

— Приглашение запоздало, я уже пересел, и мы уже говорим.

Биллингхэм затравленно оглянулся, он уже оценил ситуацию. Он был здесь чужой, на поддержку партнеров по игре в кости рассчитывать было смешно, тем более что он сильно у них выигрывал, поэтому они скорее хотели избавиться от него, чем желали бы вернуть к игровому столу.

Энтони велел подать гостю стакан.

— Сначала я подумал, что ты — адское видение.

— В каком смысле? — спросил пират. — Ведь мы в аду, Биллингхэм, да?

— В известном смысле, — согласился гость, продолжая оглядываться в поисках какого-нибудь выхода, но на каждом плече у него лежало по тяжелой руке с красными отворотами на рукаве.

— Насколько я помню, то оставил вас на тонущем корабле, придавленным вдобавок толстым обломком реи или планшира. Вы выглядели мертвее мертвого.

— Было такое, не спорю.

— Как вы выкарабкались?

Бродяга отхлебнул рому.

— Ну, разумеется, мертвым я притворился, да и обломком мне лишь повредило руку. Испанец не рассчитал, корабль мой пошел ко дну намного позже, чем он Думал. В призатопленном состоянии дрейфовал еще несколько часов. Мы успели с Диком — помните этого идиота? — подремонтировать шлюпку…

— Понятно. — Энтони покрутил в пальцах стакан, словно пересчитывал вмятины на нем.

Биллингхэм допил весь ром, который плеснул ему Дьюи и, поставив стакан на стол, отодвинул его ребром ладони.

— Я понимаю, мистер Фаренгейт, я виноват, можно даже сказать, я негодяй…

— То есть вы признаете, что ваше намерение требовать выкупа за спасенного человека — плохой поступок?

— Что хотите делайте со мной, но так поступили бы девять человек из каждых десяти, плавающих по нашим морям. Я готов, пусть меня накажут, если этого недостаточно.. — Он потряс в воздухе искалеченной рукой. — Но тогда поясните мне, благородный из благородных, мистер Фаренгейт, почему вы пьете ром на Барбадосе и не спешите наказать негодяя, который наверняка задумал получить выкуп за жизнь вашей очаровательной сестры?

— Что вы несете?!

— А я скажу вам — почему, — впадая в истерическое состояние, выкрикивал пират, — потому что отомстить Биллингхэму — это отомстить человеку, за которым никто не стоит, и здесь не надо особой смелости. А чтобы призвать к порядку эту испанскую тварь, надо сильно, надо по-крупному рискнуть жизнью. Потому что тварь довольно-таки смелая.

Энтони схватил его за край безрукавки и рванул к себе.

— Что ты знаешь, говори!

— Так вы… — Лицо пирата мгновенно просияло. — Так вы не знаете, где она?

— Говори! — Дьюи занес свой громадный кулак над его грязной головой.

— Мистер Фаренгейт, если этот молотобоец хотя бы раз прикоснется ко мне, из меня вылетит жизнь со всеми столь интересующими вас сведениями.

Энтони, весь сразу как-то подобравшийся, посвежевший даже, медленно отвел в сторону руку адъютанта.

— Я жду, говорите!

— Еще секундочку. Я понимаю, вам бы очень хотелось меня повесить или что-нибудь в этом роде, но давайте забудем о прошлом, и тогда мне будет намного легче говорить о событиях сегодняшнего дня.

— Он еще ставит условия! — возмутился Дьюи.

— Я не только не повешу тебя, хотя ты этого заслуживаешь…

— Признаю, признаю, — закивал Биллингхэм.

— Я даже дам тебе сто песо, если твои сведения будут чего-нибудь стоить.

— Тогда ладно, тогда все просто и нет причины тянуть кота за хвост. Мохнатая Глотка.

— Что, что? — нахмурился Энтони.

— Мохнатая Глотка, — повторил пират.

— Это такая бухта на Гаити, — пояснил Дьюи, — очень узкая.

— Ну и что там, в этой глотке?

— А там… — Биллингхэм уверенно плеснул себе в стакан из оплетенной бутылки. — Сидит некто дон Диего де Амонтильядо.

— И у него…

— Вот именно, это он напал одной чудесной ночью на Бриджфорд и, среди всего прочего, увез жемчужину стоимостью в сто тысяч песо.

— Дон Диего де Амонтильядо… — задумчиво произнес Энтони. — Слишком много этих Амонтильядо попадается на моем пути.

Через полчаса лейтенант Фаренгейт был уже на борту «Мидлсбро». Логан и Кирк, выслушав его приказание немедленно спускать корабль на воду, недовольно насупившись, отправились собирать матросов, чтобы начать выполнение этого приказания.

Ранним утром «Мидлсбро» вышел из бухты Бриджтауна.

Когда хозяину Мохнатой Глотки доложили о прибытии дона Мануэля, он ничуть не обрадовался, хотя такой реакции можно было бы ожидать, зная, как развиты родственные чувства среди испанцев.

— Ну что ж, ведите его, теперь уж нечего делать, — недовольно сказал он.

Дон Мануэль и сам имел возможность познакомиться с некоторыми сторонами характера дяди и был наслышан о привычках, возникших у него в Новом Свете, и поэтому не ждал, что бородатый родственник пожелает заключить его в свои объятия, но все же несколько был шокирован, услышав:

— Какого дьявола ты притащился сюда, племянничек?

— Мы не виделись почти пять лет, и, оказавшись поблизости от вашего логова, я счел неудобным проплыть мимо, дядя.

— Когда мы виделись в прошлый раз, ты лежал в горячке, и должен тебе сказать, что, уезжая, я не собирался посвящать все свое время молитвам о твоем выздоровлении.

В ответ на такое заявление можно было бы развернуться и уйти или рассмеяться. Уйти дон Мануэль не мог, зная о том, что Элен находится в этом доме. Он рассмеялся.

— Узнаю характер Амонтильядо, — сказал он, — и могу вам ответить тем же. Когда вы пять лет назад наконец уехали из нашего замка, мне сразу полегчало. Жар спал.