Изабель Уилкерсон - Касты. Истоки неравенства в XXI веке

Мы немного поболтали, а потом я сказала ей: «По моему мнению, вы, должно быть, принадлежите к высшей касте, не так ли?» Ее задело мое наблюдение. «Как вы это поняли? – спросила она. – Я так стараюсь не показывать этого». Мы говорили, казалось, целый час, и я заметила усилия, которые требовались ей, чтобы управлять бессознательными сигналами закодированного превосходства, присутствием разума, необходимым для противодействия заложенной кастой программы. Я могла видеть, как тяжело приходится даже той, которая всем сердцем отдает себя делу преодоления кастового разрыва – она была глубоко привержена идеалам равенства и даже вышла замуж за мужчину из низшей касты.

По дороге домой я окончательно поняла, что вернулась в свой мир, когда служба безопасности аэропорта пометила мой чемодан для досмотра. Сотрудником администрации транспортной безопасности оказался афроамериканец, которому на вид было чуть больше двадцати лет. Он надел латексные перчатки, чтобы приступить к работе. Он порылся в моем чемодане, извлек небольшую коробку, развернул складки бумаги и теперь держал в ладони бюст Амбедкара, который мне подарили в Индии.

– Мы обнаружили это на рентгеновском снимке, – сказал он. Бюст был тяжелым, как пресс-папье. Он перевернул его и осмотрел со всех сторон, обратив внимание на нижнюю часть статуэтки. Казалось, его всерьез беспокоит, не перевожу ли я внутри что-нибудь запрещенное.

– Мне необходимо проверить его, – предупредил он. Через некоторое время он вернулся и заявил, что все в порядке и я могу продолжить свое путешествие. Он посмотрел на увенчанную залысинами голову и твердое спокойное лицо фигурки и, казалось, удивился, почему я везу с собой предмет, который выглядит как тотем из далеких земель.

– Так кто это? – спросил он. Вряд ли имя Амбедкар о чем-нибудь сказало – я сама узнала о нем только годом ранее, и у меня не было времени объяснять параллельно существующую за океаном кастовую систему. Так что я выпалила то, что показалось мне наиболее разумным.

– О, – сказала я, – это Мартин Лютер Кинг из Индии.

– Прикольно, – заявил он, удовлетворенный моим объяснением. Затем он завернул Амбедкара обратно в бумагу с такой осторожностью, будто имел дело с самим Кингом, и аккуратно уложил его обратно в коробку.

В конце двадцатого века сразу двум кинематографистам пришла на ум одна и та же идея. Она заключалась в том, что невидимая сила искусственного интеллекта захватила человеческий вид и сумела управлять людьми в альтернативной реальности, в которой все, что человек видит, чувствует, слышит, ощущает на вкус и запах, по сути, заложено в программе. Существуют программы в программах, и люди становятся не просто запрограммированными, но обреченными закончить свою судьбу в качестве программного кода. Реальность и программа становятся единым целым. Из нее не убежать.

В дело избавления от программы и вовлечены главные герои фильма «Матрица» – пробудившись, они ищут способ освобождения. Те же, кому так и не удалось вырваться из анабиоза, ведут иллюзорную и лишенную глубокого смысла жизнь в навязанном машинами подобии реальности, но не живут по-настоящему. Возможно, нет более эффективного способа ограничить свободу людей, чем закрыть им глаза на положение вещей и дать бездумно принять свою неволю. Люди, не знающие о своем плене, не поднимутся на борьбу за свою свободу.

Но немногим прозревшим тоже будет угрожать матрица. Любая попытка избежать заключения в систему сопряжена с риском обнаружения. Она искажает привычный порядок вещей и открывает окружающим глаза на навязанную иллюзию. Матрица, скрытая основная программа, подпитываемая инстинктом выживания автоматизированного коллектива, плохо реагирует на угрозы своему существованию.

В решающий момент мужчина, только недавно узнавший о программе, частью которой стал он и весь его вид, общается с мудрой женщиной, Оракулом, которая могла бы указать ему дальнейший путь. Он в смятении и настороже. Они сидят на скамейке в парке, который может существовать, а может и не существовать. Она говорит с ним загадками и метафорами. Перед ними на тротуаре приземляется стая птиц.

– Вот, взгляни на этих птиц, – обращается к герою Пифия. – Существуют программы, чтобы ими управлять.

Поднимая глаза и осматриваясь вокруг, она продолжает: «Другие программы управляют деревьями и ветром, рассветом и закатом. Программы совершенствуются. Все они выполняют свою собственную часть работы, они незаметны. Ты никогда не догадаешься об их существовании».

То же и с кастовой системой, которая молча выполняет свою работу, веревочка кукловода, невидимая для тех, чье подсознание она направляет. Каста – это медленная отрава для разума, несправедливость, которая становится нормой и выглядит оправданной. Это жестокость, которая, кажется, необходима для полноценной работы механизма общества. Кастовая система в миниатюре отражает саму жизнь, и ее цель – верховенство тех, кто забирает в свои руки власть и крепко держится за нее.

День за днем на масштабной сцене веками не закрывающегося театра поднимается занавес. Актеры в костюмах своих предшественников исполняют отведенные им роли. Актеры, исполняющие роли, не являются персонажами, которых изображают. Но они так давно участвуют в игре, что уже успели вжиться в эти предписанные роли, сделать их частью своего существа и привыкнуть к отождествлению с изображаемым персонажем.

Костюмы участники пьесы получают при рождении и не снимают их до последнего вздоха. Костюмы знакомят актеров с ролями, которые должен исполнять каждый из них, и с местом каждого персонажа на сцене.

Актеры по ходу представления узнают и запоминают как собственные роли, так и роли окружающих. Все знают, кто злодей, кто герой, кто непутевый приятель, а кто всю игру проведет в тени, утопив себя в многоголосье хора на заднем плане. Однако и без последних не получится пьесы.

Игроки настолько вживаются в роли, что главные персонажи – мужчины ли, женщины – и не утруждают себя запоминанием лиц статистов, не обращают внимания на их деятельность – попросту не видят в этом необходимости. Игра затягивается – и у участников начинает складываться ощущение, что роли предопределены им свыше, что каждый актер наилучшим образом соответствует своему персонажу по характеру и темпераменту, и, возможно, существует лишь для той роли, которую исполняет в настоящее время и в которой наиболее полюбился зрителю.