Анатолий Пащенко - Украденная святыня

Опустив закружившуюся голову на подушку, Антон напряжённо прислушался к звукам. Перед глазами мелькнули обрывки картин: курган, Сакелава, стрельба, вертолёт, болото… «Почему болото? Где я?», – вяло подумал он. Осторожно сполз на пол, проковылял к распахнутой двери и оторопел – на крыльце лежала огромная чёрная собака с немигающими жёлтыми зрачками.

– Не бойся, парень, не бойся, она не кусается. – От низенького жердяного строения с кувшином в руках вразвалку шёл бородатый старик в старенькой тельняшке. – Волчица эта, кличут Чара… А ты зайди в дом, зайди. Сейчас завтракать будем. Без соли, без хлеба худая беседа.

Антон прислонился к двери.

– Где я?

– В тайге ты, парень. Где же тебе ещё быть-то? Пройди к лавке, присядь, тяжело, поди, стоять.

Хозяин нарезал хлеб, достал из кастрюли мясо, плеснул в кружку молока.

– Почему я здесь?

– А ты и не помнишь? Хм… С неба ты упал, парень. Как ещё живым остался, непонятно. Видно, кто-то молился за тебя горячо. – Он достал из сумки неровно оторванную из газеты страницу.

– На вот, почитай.

Антон схватил клочок, впился глазами. Так… Значит, вертолёт упал… А кто погиб – пассажиры, экипаж? В посёлке они взяли на борт мужчину и женщину. Смутно мелькнули вывороченные в сторону ноги. Он наморщился, но вспомнить ничего не смог.

– Давно я здесь?

– Вторая неделя пошла.

– Вторая неделя?! А как же мама, Сергей Сергеевич? Они знают обо мне?

– Я сказал в деревне, они в милицию сообщат. Там телефон есть, и автобус в район ходит.

– В какой деревне? – не понял Антон. – Я же в городе живу. Надо ехать. Где моя одежда?

– Погоди, парень, погоди. Куда ехать-то? До деревни полдня на лошади, а уж до твоего города и подавно. Здесь же тайга, глухомань.

– Доберусь. Вы только дорогу расскажите.

Приподнявшись, он покачнулся и угодил ладонью в букет. Сладкий аромат поплыл по избе. Охотник подхватил его под руки, повёл к кровати. «Места живого на нём нет, а всё туда же – доберусь, – пробормотал он, – куда доберёшься, до первого оврага? Тебя и осталось-то на кошачий обед. Дай-ка я повязку поменяю»…

Раны Антона затягивались быстро и вскоре уже не напоминали о себе. Лишь иногда подёргивался длинный рубец на щеке, да покруживалась голова. Пётр Матвеевич поил его настоем, накладывал целебные мази. На расспросы отвечал гордо: «Бабка тут живёт, знахарка. Из трав и кореньев делает. Всю хворь вышибает!». Лекарства и впрямь оказались волшебными, – силы прибывали с каждым часом.

Просыпались они на рассвете. Поначалу Антон ходил с Петром Матвеевичем на охоту, но к делу не приспособился: то слишком шумно пробирался по лесу, то заглядывался на шустрый родничок или на усеянную ягодой полянку, а однажды забыл у муравейника ружьё. Таёжник только качал головой, но после встречи с хозяином тайги перестал брать его с собой. Произошло случайно, – медведь сам вылез из малинника. Антон застыл на месте, и если бы не Чара, злобно ухватившая зверя за «штаны», неизвестно, что бы приключилось дальше. Охотник двумя выстрелами завершил стычку.

Из деревни, между тем, вестей не было. На пятый день Антон не выдержал.

– Пётр Матвеевич, расскажите дорогу к деревне. Пойду я.

– Я и сам не могу понять, в чём дело, – почесал бороду хозяин. – Оно, конечно, пока сообщили, пока соберутся, то, сё… В общем, давай так, парень. Ждем ещё дня два-три и выступаем. Долечись уж до конца. Да и бабке Татьяне надо передать, чтобы за козами посмотрела.

Антон согласился. «Два дня, действительно, ничего не решат, а когда еще доведётся попасть в такие края?». И с головой окунулся в лесную жизнь. Поутру вскакивал с печи, выпивал кружку козьего молока, цеплял к поясу нож и уходил в лес один. До вечера бродил по тропинкам. Наблюдал за растениями, таёжной живностью, дышал изумительным воздухом, испытывая при этом необычайную телесную легкость. Ложился на сухой островок травы и бездумно смотрел на просветы в верхушках деревьев, гадая, на каких животных похожи силуэты. Бывало, и засыпал, пока не разбудят упавшие на лицо сосновые иголки.

Иногда рисовал в воображении картину возвращения домой. Мама, конечно, всплакнёт, как тогда, при встрече из армии, и поспешит в магазин за чем-нибудь вкусненьким. Отец расспросит о командировке, об аварии, и, как военный человек, поинтересуется техническими подробностями.

Потом Антон зайдёт в супермаркет и… Но здесь представление мутнело: лицо Светы заслоняли бегающие по кассовому аппарату пальчики с красными ноготками. Она, конечно, сразу поведёт его в кафе и закажет шампанское. Антон вздохнул: что ж, придётся пить вино, однако затем он непременно попросит мороженое с клубникой.

А вскоре пришла тоска по книгам. И чем больше он думал о них, тем острее желал вдохнуть запах маленького печатного чуда, листнуть страницу-другую и, вживаясь в воображаемый мир, радоваться, негодовать, плакать и смеяться. И тогда он пробовал читать стихи. Вспоминались они с трудом. Поэзией Антон увлекался в школьные годы, а потом армия, трудности с работой, служба в охране – занятия, к стихам не особо располагающие. «Лета к суровой прозе клонят», – посмеивался над собой.

Однажды с ним произошёл странный случай. В голове назойливо крутились первые строки стихотворения, а продолжение не вспоминалось. Он брёл к роднику, бормоча: «Я уходил в леса такие, каких не сыщешь наяву…». Повторял ещё и ещё, но – никак! И тогда в отчаянии прокричал их на весь лес, вспугивая полуденный сон его обитателей. Память словно шевельнулась, пробуждаясь от долгой спячки. И он вспомнил!

Я уходил в леса такие,

Каких не сыщешь наяву.

И слушал вздохи колдовские,

И рвал нездешнюю траву…

Запнулся и вдруг услышал хлопки. Доносились они из ельника. Легонько качнулись ветви, и стало тихо. Недоумённо осмотревшись вокруг, Антон осторожно приблизился к елям: лес как лес, ничего особенного. «Что же это было? Хлопанье веток, птичьи звуки? Или просто послышалось?».

Вечером, за ужином, он рассказал о происшествии Петру Матвеевичу. Ему показалось, что в глазах охотника мелькнул огонёк.

– Кабы знал да ведал, всего бы отведал, – хозяин вытер бороду полотенцем и отодвинул тарелку. – А может, это скрип был?

– Да нет, хлопки.

– Хм… Неужели мертвяки хлопать стали.

– Мертвяки?! Какие мертвяки?

– Из Нечистого ущелья. Где мы нашли тебя.

Он косо взглянул на ошарашенного юношу.

– Есть одна побасенка… В общем, когда-то, давно, вместо ущелья кладбище было, там много папоротника каждый год родилось. Однажды, сказывают, женщина с ребёнком ночью туда пошла. Отговаривали её люди, нет – пошла, уж больно он там ядрёный был. Говорили ей, что сзади будут свистеть, плясать, но оглядываться не надо. Женщина старалась быстрей доделать дела. А ребёнок сильно плакал, кричал. Она обозвала его чернаком и сказала: «Чтоб ты провалился!». И тут же ребёнок провалился сквозь землю. Так и образовался овраг, а потом ущелье. Теперь там иногда слышен детский плач, и к прохожим стали мертвяки привязываться. Особенно к незнакомцам. А теперь ещё и нечистая сила собирается… Вот такие дела. Хочешь, верь, хочешь, не верь. Коли люди врут, так и я соврал.