Екатерина Балабан - Лучезарная нимфа

– Я сам решаю, куда и когда мне идти, – мягко возразил он, – Подайте нам плащи и носилки, – крикнул он затем слугам.

– Стало быть, мокрая Наяда нам милее Венеры, – ухмыльнулся Марк, на что его хозяин отреагировал мгновенным предостерегающим взглядом.

– Как много внимания, – прошептала между тем девушка, – зачем, господин?

– Меня зовут Корнелием, – произнес он, принимая сухой, теплый плащ у раба, и оборачивая им девушку, – А тебя как зовут?

Он задержал руки у нее на плечах, словно забывшись. Она же не спешила вырываться, посмотрела юноше в лицо, невольно отмечая его несомненную привлекательность под многодневной щетиной, в темно-синих пронзительных глазах явную заинтересованность и волнение.

– Мое имя Антония, – ответила она, чувствуя, как ее собственное сердце под его взглядом пускается вскачь, – Дочь старого Антония с Велабра.

Он улыбнулся ей. Улыбка преобразила его лицо, осветив необыкновенным светом.

– У тебя красивое имя. Такое же светлое, как ты сама.

Антония вовсе не считала свое имя таким уж особенным, но он сказал это с такой уверенностью и нежностью, что она поверила.

На улице все также лил дождь, грязевые потоки, бегущие между домами, стали еще полноводнее. Рабам пришлось тащить носилки по щиколотку в воде. Целитель тоже шел пешком, в то время как Антония и Корнелий прятались от воды за плотными занавесками. Девушка сидела напротив своего спасителя ни жива, ни мертва, не смея поднять на него глаз, чувствуя на себе его постоянный обжигающий взгляд. Ей было и страшно, и хорошо одновременно. А сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Инсула 1 1 Инсула – многоэтажный доходный дом. , в которой обитали Антония и ее отец, стояла в самом центре Велабра. Это было шестиэтажное здание, построенное из мелкой щебенки, залитой склеивающим раствором. Окнами оно выходило на Тибр, вспенившийся и грозивший выйти из берегов. Здесь в низине у подножия Палатина грязь и летом редко высыхала. Сейчас же между серыми строениями текли настоящие реки. Выпрыгнув из носилок, Корнелий очутился по колено в черной жиже и невольно выругался.

– Подносите носилки к самой лестнице! – закричал он на восьмерых здоровенных каппадокийцев, – Неужели нельзя было сделать это сразу!

Приказ исполнили, и только тогда он позволил выйти своей спутнице.

– Ты весь перепачкался из-за меня, – расстроено проговорила она, – я причинила тебе кучу неудобств.

Он улыбнулся ей задорной мальчишеской улыбкой.

– Мне ничуть не жаль моих испачканных ног. Все в порядке. Зато я теперь знаю, где ты живешь.

Она вспыхнула под его взглядом.

– Можно я поднимусь к тебе? – спросил он между тем.

– Да, конечно, – отозвалась она и стала быстро взбираться по скрипучим ступеням.

За всю свою короткую, в общем-то, жизнь Корнелию еще ни разу не доводилось видеть подобную нищету. Несмотря на свои слова, он успел уже тысячу раз пожалеть о том, что пришел сюда. Грязь, зловония, лестница, которая грозила рухнуть в любую минуту, темный коридор, в котором не видно было даже собственных рук. Каморка под самой крышей, куда девушка привела его и Эллия была еще ужаснее, чем он себе представлял. Низкий, почерневший от копоти потолок, но копоти застарелой. Сейчас ни очага, ни жаровни тут не наблюдалось, хотя имелось отверстие для выхода дыма. Скудный свет падал из небольшого окна, лишенного ставен и выходившего на стену противоположного дома. Дождь поминутно захлестывал в каморку. Внизу под окном скопилась внушительная лужа. В углу на какой-то убогой подстилке, закрывшись старым плащом, лежал старик. Колченогий стол был прислонен к стене в другом углу, рядом стоял прогнивший посередине табурет.

В комнате стоял страшный холод.

Корнелий, пораженный всем этим, невольно воскликнул:

– Как же тут можно жить?

Антония только вздохнула и быстро прошла к отцу. Туда же двинулся Эллий, опустился на колени и профессиональным жестом нащупал на запястье старика пульс.

– Здесь очень мало света, – заметил он, – Нельзя ли достать свечей или хотя бы засветить лучину?

Девушка тут же вскочила.

– Да, я попробую достать, – сказала она и исчезла за дверью.

Вернулась она очень скоро, опечаленная и без свечей.

– Я пыталась занять свечей у соседей, – виновато вымолвила она, – но мы так много всем должны, что мне ничего не дали.

– Всемогущие боги, – едва слышно выдохнул Корнелий, которого начала не на шутку угнетать вся эта атмосфера. Он отвязал от пояса кошелек, протянул его девушке со словами:

– Вот возьми, купи все, что нужно.

– Нет, я не могу! – дрожащим от слез голосом прошептала она, – Я же никогда не смогу вернуть…

– Но тебе нужны деньги! – раздраженно бросил Корнелий, – Не надо ничего возвращать. Просто возьми и сделай что нужно.

Она опять скрылась за дверью, прошептав слова благодарности.

Корнелий приблизился к ложу старика.

– Что с ним и будет ли он жить?

– Боги ведают жизнью и смертью, – отозвался лекарь, – Я же сделаю все от меня зависящее, чтобы отобрать его у Гипноса.

– Какова природа его недуга, – настаивал Корнелий, разглядывая изможденные черты лица старика, побелевшие не от возраста, а от жизненных невзгод волосы, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки.

– У него больное сердце, – произнес лекарь, – Наверняка болезнь старая и очень запущенная. Сегодня случился приступ. Чтобы подтвердить свой диагноз я должен взглянуть на белки его глаз, цвет кожи и ногтей. А тогда приготовлю лекарство и испрошу у богов милости на лечение.

– Мой отец поправится? – послышался от дверей дрожащий девичий голос.

– Надеюсь на это, – произнес лекарь, принимая из у рук девушки подсвечник и располагая его поближе к изголовью больного.

Старик вдруг пошевелился, почувствовав на веках свет, открыл мутные глаза и безмолвно уставился на грека, склонившегося к нему, потом перевел взгляд на дочь.

– Где ты взяла деньги на целителя? – слабым голосом спросил он, задыхаясь после каждого слова.

Она кинулась к нему с радостным воплем:

– Отец, ты видишь меня, ты понимаешь меня!

– Где… взяла… деньги? – прохрипел тот.

– Я не беру денег с бедняков, – успокоил больного Эллий, понимая, что правда тому совсем не понравится.

Корнелий благоразумно удалился в противоположный угол, подальше с глаз старика и, не без опаски, сел на единственный во всей комнате табурет.

Больной закрыл глаза и снова впал в забытье.

Лекарь еще раз при свете осмотрел его. Потом на вощеной дощечке стилусом нацарапал несколько слов и подал дощечку девушке.

– Пока жизни твоего отца ничего не угрожает. Ему нужен только покой и хорошее питание, – сказал он, – но я все же изготовлю лекарство и пришлю сегодня к вечеру. Будешь поить отца так, как здесь написано. Ты умеешь читать?