Екатерина Балабан - Лучезарная нимфа

– О да, я умею читать, как любая римлянка, на латыни и языке эллинов. Отец с матерью дали мне неплохое образование. Благодарю тебя, мудрый человек, – произнесла она, прижимая к себе дощечку как какую-нибудь святыню. Потом ее взгляд упал на Корнелия и сразу вспыхнул тысячью огней. Она метнулась к нему, упала перед ним на колени, попыталась губами достать его ступни, но он мгновенно наклонился и поднял ее.

– Не нужно так унижаться передо мной. Я совсем этого не хочу, – вымолвил он.

– О великодушный господин, как же я благодарна тебе за все. Если бы не ты, мой отец бы погиб, а я сошла с ума от горя.

Она протянула ему кошелек с оставшимися монетами, но он отвел ее руку.

– Тебе нужны деньги, – сказал он, – И еще, сегодня, ближе к вечеру, сюда вместе с лекарством принесут дрова и какие-нибудь одеяла. Скажи что еще нужно. Так, как ты живешь – жить невозможно.

– Нет, не беспокойся больше о нас, – попыталась она протестовать, но он упрямо сдвинул черные брови.

– Я хочу тебе помочь, и я это сделаю.

Спустя несколько минут каморка опустела. Корнелий покинул это ужасное место почти бегом. Однако волшебные глаза Антонии остались в его памяти и не давали покоя весь остаток дня.

Ближе к вечеру явились четыре раба с лекарством, обещанными дровами и одеялами. Кроме того, Корнелий прислал большую корзину с едой и настоящую жаровню. Так как дождь не прекращался, все это доставили в крытых носилках с большими предосторожностями, завернутое в парусину, и сгрузили в углу. Антония пыталась протестовать, но ее никто не слушал. Брезгливо поморщившись на убогость обстановки, рабы немедленно удалились, не удостоив Антонию ни единым словом.

Антония разобрала присланные вещи, разожгла в жаровне огонь, накрыла спящего отца новым одеялом из овечьей шерсти, а сама, присев на единственный табурет у стола, вытянув поближе к огню замерзшие ноги, принялась есть хлеб, запивая его кислым молоком из глиняного жбана.

Каким длинным и необыкновенным показался ей прошедший день. Утром она совсем отчаялась, а теперь, слушая веселое потрескивание огня в жаровне, чувствуя, как благодатное тепло ползет вверх от ступней, с благодарной нежностью вспоминала того, кто подарил ей этот спокойный вечер.

Утром к ней пожаловал еще один человек, представившийся плотником Титом. Немолодой крепкий мужчина. Он притащил с собой кучу струганных досок, невзирая на возражения Антонии, принялся, весело насвистывая себе под нос незамысловатую мелодию, пилить, строгать и стучать молотком.

– Мне велено починить тебе ставни, хозяйка, – заявил он, – иначе в такой дождь здесь все зальет водой.

Тит работал споро. За пару часов он управился со ставнями, повесил их, снабдив настоящими петлями и щеколдами. Потом приделал недостающую ножку столу, сменил прогнившее сиденье у табурета. Подергав дверь и оставшись ею недоволен, он кое-где подтесал, кое-где подлатал, сменил ручки с обеих сторон, приделал ушки для замка снаружи и пару крепких засовов внутри.

Закончив работать, он собрал весь мусор, выкинул за окно в бурлящие дождевые потоки и ушел, сказав на прощание:

– Живу тут, в соседней инсуле. Если что-где починить, распилить, подогнать – обращайся. Могу и просто так. Денег не возьму.

К полудню следующего дня дождь перестал, тучи чуть рассеялись, вода постепенно стекала в канавы и ложбины между холмами, а оттуда в Тибр.

Антония накормила отца, уложила его, поближе, придвинув к его постели жаровню с горячими углями, и собиралась пойти на Субуру к знакомым, которым немало задолжала в последнее время. Денег в кошельке Корнелия оставалось еще достаточно. Можно было раздать хотя бы часть долгов.

Но уйти она не успела. Дверь тихонько скрипнула, и на пороге появился Корнелий с новой корзиной, набитой съестными припасами. Позади маячил Эллий.

– Мой господин! – удивленно воскликнула Антония, чувствуя, как внутри ее существа пробуждается самозваная, ничем не контролируемая радость от его неожиданного появления в ее убогой обители.

Корнелий пропустил Эллия к больному и, водрузив корзину на обновленный плотником стол, произнес:

– Решил сам проверить все ли у тебя в порядке. Я нашел тебе плотника. Вижу, он уже успел тут побывать.

– Да. Ты много сделал для нас, добрый господин! Твоих забот я никогда не забуду!

– Перестань называть меня так, – мягко упрекнул он ее, – Меня зовут Корнелием.

Ее руки совершенно неожиданно оказались в его руках. Его внимательный взгляд нашел ее – испуганный и восхищенный, нашел и не отпускал, опять заставив сердце сбиться с ритма.

Она поняла, что пропала, что теперь навсегда, даже если этот юноша исчезнет из ее жизни, запомнит этот его особенный, чарующий взгляд, длинные ресницы над синими глазами, чистую, на этот раз гладко выбритую кожу щек, мягкий, притягательный изгиб губ, которые неожиданно оказались слишком близко.

Дверь скрипнула вновь и в тот миг, когда Антонии и Корнелию этого меньше всего хотелось, в комнате появился еще один человек. Молодой, невысокий, крепко сложенный. Квадратная голова на короткой мощной шее, широкие плечи в буграх развитых мышц. Одет в простой рабочий наряд и кожаные высокие ботинки.

При его появлении Антония и Корнелий оба вздрогнули, обернулись, причем последний, забывшись, прижал руки девушки к своей груди. Лицо вошедшего исказилось гневом.

– Что здесь происходит? – рыкнул он, – Кто этот человек?

– Кастор! – радостно воскликнула она, вспыхнув от того, что всего мгновение назад готова была позволить, без сомнения великодушному и прекрасному, но почти незнакомому юноше совершить нечто совершенно невозможное, – Ах Кастор!

Она кинулась к нему на шею и, обняв за плечи, поцеловала в губы, от чего брови Корнелия сошлись над переносицей.

– Как я рада, что ты, наконец, вернулся! Отца выгнали из театра. Он заболел и слег! У нас совсем не было денег, и я занимала, пока могла. А потом этот добрый господин помог нам найти лекаря и… – она говорила скороговоркой, стремясь за словами спрятать свое смущение.

– Лекаря? Он? – Кастор мельком глянул на пожилого мужчину у постели старого Антония, а потом вперил тяжелый горящий ненавистью и подозрением взгляд в Корнелия, – И чем ты расплатилась за его милости?

Антония вскрикнула, отшатнулась от Кастора, а Корнелий, обернувшись к девушке тихо спросил:

– Кто он? Твой муж? Почему он говорит с тобой так, как будто имеет на тебя какое-то право?

– Какое тебе дело?! – закричал тот, сжимая кулаки и багровея лицом, – Убирайся отсюда. Я сам разберусь со своей женщиной.

– Мы обручены, – шепнула Антония, краснея еще сильнее от бесконечного чувства вины перед обоими.