Зинаида Шишова - Путешествие в страну Офир

Сеньор Гарсиа поднял на девушку свой печальный и проницательный взгляд. Сеньорита покраснела.

Вот тут-то и начались покаянные речи в защиту мальчика.

Было решено, что при Хуанито не следует вести никаких серьезных разговоров; не следует упоминать никаких имен; не следует, как это сделал сеньор Гарсиа, читать мальчишке выдержки из дневника Франческо Руппи; не следовало, как это сделала сеньорита в ту пору, когда Франческо Руппи еще лежал без сознания, кричать при мальчишке: «А я говорю вам, что его необходимо спасти! Иначе господь покарает всех нас!» И тем более не следовало при этом стучать кулаками по столу.

– Я безусловно более других виновен во всем происшедшем, и вы не сможете меня в этом разуверить, – твердо сказал сеньор эскривано. – Я ведь чаще других общаюсь с Хуанито. Но именно поэтому меня не оставляет надежда, что мне удастся несколько загладить свою вину. Однако для меня неясно, откуда почерпнул мальчик сведения о покойном папе и о ныне здравствующем императоре…

– Да мало ли откуда! – отозвался капитан. – Могли ему наболтать и наши матросы… А может быть, он узнал обо всем еще в бытность свою в трактире… Хотя, как я понимаю, в рассказе Хуанито и покойный папа, и ныне здравствующий Карл Пятый выглядят чуть ли не благодетелями рода человеческого, а нельзя сказать, чтобы тот или другой пользовались особой любовью в народе… Да, безусловно, узнал он и о них в трактире; там постоянно шныряли папские или королевские прихвостни…

– Надеюсь, сеньор капитан, что вы так неблагожелательно отзываетесь об этих особах только в нашем присутствии? – спросила сеньорита. – Между прочим, я понимаю, почему Хуанито так хорошо говорил и о папе и о Карле Пятом: ему хотелось, чтобы люди, сделавшие добро сеньору Руппи, тоже оказались хорошими… Но должна вас предупредить, сеньор капитан и сеньор эскривано, что даже такой умный и сдержанный человек, как Сигурд Датчанин, при мне и Хуанито очень неодобрительно отозвался о покойном папе Александре Шестом. То же могу сказать о сеньоре Федерико, который при мне и опять же при мальчишке говорил, почему он ненавидит императора… Хорошо еще, что Хуанито все эти высказывания пропустил мимо ушей, во всяком случае – хвала святой деве! – ни при ком из пас он их не повторял… А уж при его характере удержаться от этого он не смог бы…

Если бы Франческо присутствовал при этом разговоре, он предупредил бы своих доброжелателей, что высказывания Федерико о Карле Пятом он услыхал от Хуанито в первый же день знакомства.

В тот момент, когда Франческо постучался к сеньорите, все серьезные разговоры в каюте были уже закончены.

Приоткрыв дверь и убедившись, что мальчишку благополучно доставили вниз, капитан спать не лег, а принялся шагать по каюте, предаваясь воспоминаниям. Сколько слез пролила ее мать, сестра капитана, когда его племянница выкинула новую штуку! Переодевшись мальчишкой, она последовала за сеньором Гарсиа в Париж. В Сорбонне поначалу принялась изучать медицинскую науку, потом посещала все лекции, о которых одобрительно отзывались ее коллеги. Не останавливали ее и клички, которыми ее награждали: «Малыш», «Цыпленочек», «Пискунчик»… Басом говорить она, конечно, не могла и ростом была ниже почти всех студентов, но в науках она от них не отставала! Они с сеньором Гарсиа и Бьярном Бьярнарссоном поселились на чердаке у какой-то старухи…

Догадывалась ли та, что это не мальчишка, а девица, капитана мало беспокоило.

«А вот нос ей в драке однажды все-таки расквасили!» – рассмеялся капитан.

– Дурак будет Руппи, если не поймет, что при всех ее недостатках девушку все же есть за что любить! – пробормотал он и тут же испуганно оглянулся на дверь.

Нет, из соседней каюты не доносилось ни звука, ни шороха.

Решительно подойдя к своей койке, капитан достал из стенного шкафчика узкогорлый кувшин с плотно привинченной пробкой.

Ох, сколько раз кувшин этот во время качки вылетал из шкафчика, сколько раз катался по полу, а вот все же не разбился! Молодцы венецианцы!

Капитан вывинтил пробку, поискал чашу, вспомнил, что она у Бьярна, отхлебнул немного вина прямо из горлышка кувшина и даже зажмурился от удовольствия.

Поставив кувшин на место, капитан разделся, аккуратно сложил свое платье на скамье и, даже забыв помолиться, уснул через несколько минут.

Из всех участников сегодняшних происшествий так сладко, по-детски спали в эту ночь, пожалуй, только сеньор капитан и Хуанито.

«Ночью – грозовые тучи, а утром, глядишь, солнышко! – часто говаривала матушка Франческо. – Помни, сынок, самые черные ночные мысли уходят, когда подымается солнышко!»

Но ведь случается иной раз и наоборот: ночью – ясное небо, а утром – грозовые тучи…

Однако в это утро все и вся как бы задались целью развеселить тех, кто поднялся с печальными мыслями.

Во-первых, солнце светило так, точно это было не начало осени, а середина лета.

Во-вторых, сеньорита как никогда ласково ответила Франческо на его «с добрым утром»… Было еще одно обстоятельство, порадовавшее всех в это утро. Не прошло и полутора часов утренней вахты, как в океане был замечен корабль, а еще через полчаса все узнали «Нормандию».

Свернула «Нормандия» не к югу, а к северу. Значит, Жан Анго, как и предполагал, направился прямо к своему родному Дьеппу. А это означало, что донья Мария Пачеко де Падилья была доставлена в Португалию вполне благополучно.

И тут только сеньор Гарсиа решился поделиться со всеми своими уже давно мучившими его подозрениями:

– Судя по сведениям, которые сообщали боцману встречные суда, Карл Пятый, прибыв в Испанию с четырьмя тысячами ландскнехтов, тут же подавил надежды на воскрешение «Священной хунты» (так назвали себя восставшие города). Казнил Карл двести трех наиболее почитаемых в народе вождей восстания… Ох, боюсь, что все это император не решился бы сотворить без соизволения папы… А ведь донья Мария так свято верит в помощь Рима…

– Да кто в них разберется, в императорах и папах! – сердито отозвался капитан. – Знаю одно: папский престол редко занимают честные люди. Александр Шестой, Пий Третий, Юлий Второй, Лев Десятый… Правда, Пий Третий мало себя проявил, так как недолго пришлось ему восседать на папском престоле… Но уж Александр Шестой, Юлий Второй, Лев Десятый – да это не папы были, а разбойники с большой дороги! Но мы с эскривано не раз уже толковали об этом…

Франческо с испугом глянул на сеньора Гарсиа. Нет, тот не возмущен, даже не смущен. И все время делает какие-то пометки на своем длиннейшем свитке бумаги.

Не один Франческо с тревогой дожидался, как откликнется сеньор Гарсиа на слова капитана… Нет, эскривано, занятый своими записями, очевидно, ничего не слышал. Но вот он, поставив точку, неожиданно произнес: