Самуэлла Фингарет - Огонь на ветру

Обе фигуры – Тамар и её отца – живописец поместил в северной нише. «Царь царей всего Востока Гиорги», – было выведено крупными красивыми буквами по правую сторону от царя. «Царь царей всего Востока, дочь Гиорги Тамар, да будет долгой её жизнь», – гласила другая надпись.

Солнце за окнами передвинулось, луч света упал на Тамар. Округлое лицо, схожее с луной в полнолуние, окрасилось красками жизни. Зажёгся румянец, заалел по-детски припухлый, но сжатый упрямо маленький рот. В чёрных с блеском глазах, устремлённых на бывшего мужа, вспыхнула неприязнь. Такой предстала перед Юрием Андреевичем шесть лет назад наречённая его невеста, когда приехал он из степи, где спасался от дяди. Цари, ханы и шахи сватались к прекрасной наследнице грузинских земель и все получили отказ. По совету вдовствующей Русудан и согласно решению, принятому дарбази, рука Светозарной была вручена безземельному русскому князю, единоверцу и наследнику устоев великих русских князей. Одна Тамар противилась браку. По-своему и поступила – расторгла союз.

Юрий Андреевич почувствовал, как в груди закипела злоба. Тамар и Гиорги шествовали вместе с ангелами и святыми, точно свершали лишь праведные дела и не лилась по их вине кровь, не вытаптывались посевы, не стирались с лика земли города. С ним самим Тамар обошлась, однако, великодушно. Могла казнить или заточить в башню, вместо этого с немалой казной отправила в Византию. Он три года спустя с войной объявился – и тут царица цариц повела себя благородно. Яростной вышла схватка, но велась она честно, без коварства и нарушения слова, хотя ставкой служили трон и семь грузинских земель. Он проиграл, и злобиться было нечего.

Священники кончили службу. Протяжные голоса подвели под своды последние звуки своих песнопений и замерли. Вереницы тёмных фигур потянулись к проёмам в восточной стене. «Выручайте, цари царей Востока», – усмехнулся про себя Юрий Андреевич и проскользнул в проход, помещённый в нише с изображением Гиорги и Тамар. Было похоже, что отец с дочерью также поспешают в выбранном им направлении.

Вновь пошли чередой пещеры и лестницы. Вновь заплутавшее эхо взялось повторять шорохи, всплески, позвякивание. Внезапно потянуло свежестью. За узким проходом показалась огромных размеров пещера, способная укрыть триста или четыреста человек. Сводчатый потолок уплывал в высоту и сходился к круглому отверстию. Заглушка отсутствовала. Над пещерой висело синее чистое небо. Вот она – свобода. Ради неё разрывал и распутывал он каменную паутину.

Юрий Андреевич вступил в пещеру. В тот же момент за спиной ударило глухо. Он быстро обернулся. Щели прохода, в которую только что он проник, больше не существовало. Спущенная сверху плита плотно вошла в боковые канавки, прорубленные в скале. Юрий Андреевич поспешно обшарил глазами грубо отёсанные стены. Выхода из пещеры не было.

…Солнце покатилось по небу, словно с горы, когда воины стали покидать монастырский город. Михейке хорошо было видно, как выходили они по одному или по нескольку человек сразу и присоединялись к тем, кто охранял наружные лестницы и площадки. «Всё, – тоскливо подумал Михейка, – если бы Юрий Андреевич успел проскочить, они вокруг скал и наверх бы бросились, а тут вниз без спешки спускаются».

Воины смеялись и окликали друг друга. Монастырская тишина их не смущала.

– Прыткий, полдня поводил за собой.

– Ещё спасибо сказать, что по догадке бежал. Рясу надел, а расположение пещер знать не знает.

– Вверху, что ли, в новых пещерах схватили?

– Считай, что под облаками сидит. Наружу выход имеется, да без крыльев не улетишь.

Помимо воли Михейке представилась пластина, на которой он выбил чудище-птицу, уносящую в небо отважного полководца.

Недаром сложили присловье: «Ищи удачу на празднике». Ещё говорили: «Нашёл удачу – вот праздник». Так поверни или этак, радости не было конца, когда Михейка узнал, что Евся выйдет на волю. Оказалось, Юрий Андреевич и Шота одну и ту же хотели себе награду. Оба бились за Евсю. Шота ловкостью ума победу добыл. Оружием Юрия Андреевича не одолеть: самая твёрдая у государя рука, самый верный глаз. Только теперь всё равно, кто кого одолел. Главное, что выйдет Евся на волю. Вдвоём они скалы на куски разнесут, Юрия Андреевича вызволят. Михейка с нетерпением ждал, когда закончатся состязания стихотворцев, свернётся и угаснет праздник.

Раньше Михейка думал, что можно мериться силой и ловкостью, умением управлять конём. Выходило, что слово также способно превратиться в оружие. Стихотворцы ратоборствовали с помощью слов.

Ограду из верёвок убрали. Народ забил поле, теснясь к полукругу, открытому со стороны помоста. Ребятишки повисли на ветках. Верховые остались в седле – с коня лучше видно и слышно. В полукруг по одному вступали поэты, читали стихи. Голоса то раскатывались, подобно грому, то журчали нежнее ручьёв. Михейка слушал вполуха, хотя стояли они с Липаритом совсем близко, за спиной у Шота. Мысли Михейки заняты были другим.

Вот вышел толстяк в пёстром шёлковом ахалухе с широченными разрезными рукавами. Он грозно сдвинул нависшие брови и во всю мочь завопил о белом, в цвет молока, лице своей избранницы, о румянце, похожем на раннюю вишню, о губках, сладких, как мёд, и о чёрных виноградинках глаз.

– Вах, несчастная, болезнь её на меня. Где были её глаза, когда полюбила обжору? – весело крикнул кто-то. В толпе рассмеялись. Толстяк обиделся и ушёл. Не лучшая участь постигла другого стихотворца. Этот был, словно нарочно, длинный и тощий, наподобие жерди. Сладким голосом он принялся растягивать нескладные строки, спотыкавшиеся, как охромевший конь. Каждый стих заканчивался поклоном. Стихотворец кланялся светозарной царице и супругу её благородному, кланялся памяти всех царей, кланялся добродетельной Русудан.

– Смотри, болезнь твоя на меня, переломишься от поклонов.

На этот раз в толпу врезалась стража. Да попробуй, найди, кто крикнул.

Третий поэт рассыпал в стихах тучи стрел в погоне за фазанами и зайцами. Он также не получил одобрения.

– Скажи, Шота, – попросили с помоста.

Не входя в круг, Шота произнёс: