Наталия Розанова - Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба

Как видно из письма (оно согласуется и с данными из воспоминаний Юровского), доктор Боткин знал, что обречен на смерть, и свое сердце укреплял верой в Бога [171]. Эта вера ощутимо поддерживала всех заключенных, она единомысленно исповедовалась каждым из них. И такие же возвышенные евангельские мысли о терпении и помощи от Бога находим в письмах Императрицы-мученицы: Промысел Божий недостижим человеческому уму. Да осенит нас Премудрость, да войдет и воцарится в душах наших и да научимся через нее понимать, хотя говорим на разных языках, но одним Духом. Дух свободен. Господь ему хозяин; душа так полна, так живо трепещет от близости Бога, Который невидимо окружает Своим Присутствием . <���…> Жених грядет, приготовимся Его встречать: отбросим грязныя одежды и мирскую пыль, очистим тело и душу . <���…> Грядет Он, Царь славы, поклоняемся Его кресту, и понесем с Ним тяжесть креста . <���…>

«Укоряемы – благословляйте, гонимы – терпите, хулимы – утешайтесь, злословимы – радуйтесь» (слова о. Серафима). Вот наш путь с Тобой. Претерпевый до конца спасется [172].

На последней ступени к вечности среди царящей повсюду злобы и ненависти Царственные мученики предчувствовали приближавшуюся к ним смерть и предвидели гибель дорогого им отечества. А умирающая, но скрепляемая «железом и кровью» Россия оставалась в ослеплении. Узнав о расстреле Царя, она отозвалась на его гибель холодным равнодушием.

Русская поэтесса Марина Цветаева, поражаясь молчаливому, бесчувственному восприятию окружающими известия о гибели бывшего монарха, в мемуарах писала: Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик:

– Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!

Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (то же!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы кто! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отводят глаза – куда? Да так, в пустоту [173].

О реакции народа на сообщение о расстреле Р. Пайпс в книге «Русская революция» отметил следующее: По словам очевидцев, жители, по крайней мере городская их часть, особого горя при извещении о смерти Николая не испытали. В некоторых московских церквах отслужили службу за упокой души умершего, но что до всего остального – реакция была приглушенной. Локкарт замечает, «что сообщение было воспринято жителями Москвы с удивительным безразличием». Такое же впечатление осталось и у Ботмера: «Реакция народа на смерть царя – безразличие. Народ принял убийство царя с апатичным безразличием. Даже люди приличные и благоразумные настолько уже успели привыкнуть к разным ужасам и так погружены в свои собственные дела и заботы, что испытывать что-то особенное неспособны».

Бывший премьер-министр Коковцев даже подметил признаки некоторого злорадства, когда он ехал в трамвае 20 июля в Петрограде:

«Нигде не было заметно даже тени сочувствия или жалости. Сообщение читали вслух вперемешку с ужимками, глумливыми, язвительными, совершенно бессердечными замечаниями… Выражались отвратительно, типа того, что „Давно пора…“ или „Да, брат Романов, отплясал свое“» [174].

В большевистском Центре на заседании Совета народных комиссаров, атмосферу которого фотографически точно воспроизвел в своем дневнике очевидец тех событий В. Милютин, продемонстрировали многозначное молчание: При обсуждении проекта о здравоохранении, во время доклада т. Семашко, вошел Свердлов и сел на свое место, на стул позади Ильича. Семашко кончил. Свердлов подошел, наклонился к Ильичу и что-то сказал.

– Товарищ Свердлов просит слова для сообщения.

– Я должен сказать, – начал Свердлов обычным своим ровным тоном, – получено сообщение, что в Екатеринбурге, по постановлению Областного Совета, расстрелян Николай. Николай хотел бежать. Чехословаки подступали. Президиум ВЦИК постановил одобрить.

Молчание всех.

– Перейдем теперь к постатейному чтению проекта, – предложил Ильич.

Началось постатейное чтение [175].

Присутствовавший на этом заседании Совнаркома историк М. Н. Покровский, член комиссии по разбору материалов, найденных у Романовых, спустя несколько дней писал своей жене: Интересная работа, о которой упоминал вчера – разбор бумаг расстрелянного Николая. Самое трагическое, м. [ожет] б. [ы т ь] , что об этом расстреле никто даже и не говорил почти, буквально, «как собаку» убили. Жестокая богиня Немезида [176].

Генерал А. И. Деникин оставил свидетельство о том, как была принята гибель последнего Государя среди белых: Когда во время второго Кубанского похода, на станции Тихорецкой, получив известие о смерти императора, я приказал Добровольческой армии отслужить панихиды, этот факт вызвал жестокое осуждение в демократических кругах и печати … [177]

И не только во враждебных большевизму демократических кругах возникла неоднозначная реакция на екатеринбургское убийство, но и на проходившем в это время заседании Поместного Собора Русской Православной Церкви вопрос об уместности совершения панихиды по бывшему Императору вызвал двухдневную дискуссию. В результате голосования он был решен положительно, однако из 140 членов всё же 28 человек проголосовали против, а трое воздержались [178].

Споры и возмущения вокруг имени расстрелянного Государя, как бывшего правителя России, – свидетельство того, что в осмыслении причин его убийства не допускалось никаких мистических аспектов. Даже если бы тотчас стали известны все жуткие подробности совершённого преступления, это, безусловно, не изменило бы взгляда современников, для которых было очевидно, что мотивы убийства – исключительно политические.

Промыслительно в последние часы жизни Царственным страдальцам приоткрылся не только глубинный смысл происходящих в России событий, но и их собственная участь. Императрица Александра в своем дневнике 16 июля, за несколько часов до расстрела, сделала такую запись: Татьяна осталась со мной, и мы читали «Книгу пророка Амоса и пророка Авдия» [179]. Всякий читающий эти пророческие строки о судьбе древнего еврейского народа легко увидит в них сходство исторических путей и прообраз участи, которая постигла великий русский народ в ХХ веке: До границы выпроводят тебя все союзники твои, обманут тебя, одолеют тебя живущие с тобою в мире, ядущие хлеб твой нанесут тебе удар [180];… вот неприятель, и притом вокруг всей земли! он низложит могущество твое, и ограблены будут чертоги твои… Слушайте это слово, в котором я подниму плач о вас, дом Израилев. Упала, не встает более дева Израилева! повержена на земле своей, и некому поднять ее…На всех улицах будет плач, и на всех дорогах будут восклицать: «увы, увы!»… И будет: если в каком доме останется десять человек, то умрут и они, и возьмет их родственник их или сожигатель, чтобы вынести кости их из дома, и скажет находящемуся при доме: есть ли еще у тебя кто? Тот ответит: нет никого. И скажет сей: молчи! ибо нельзя упоминать имени Господня… И опустошены будут жертвенные высоты Исааковы, и разрушены будут святилища Израилевы… Песни чертога в тот день обратятся в рыдание, говорит Господь Бог; много будет трупов, на всяком месте будут бросать их молча… И обращу праздники ваши в сетование и все песни ваши в плач, и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу в стране плач, как о единственном сыне, и конец ее будет – как горький день. Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод, – не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних. И будут ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку, ища слова Господня, и не найдут его [181].