Михаил Крюков - Сближения

Ладно, идём дальше. А куда девалось моё тело? Очень надеюсь, что оно с дебильной рожей торчит перед камнем, засунув палец в дыру, а у Аны хватит сообразительности отпихнуть его. Правда, палец я засунул глубоко, и это может кончиться переломом, но, в конце концов, чёрт с ним, с пальцем, домой бы вернуться… Но, похоже, тут от меня ничего не зависит. Как пелось в старой, надоедливой песенке:

Ну хорошо, а всё-таки, кто настоящий хозяин тела, в которое меня угораздило влезть? Как узнать? Не спрашивать же у благородных рыцарей… Посадят на цепь в отделение для буйнопомешанных и будут лечить. Только не как Швейка – оборачиванием в мокрые простыни и клистирами, а калёным железом. Простенько и со средневековым вкусом. До полного, так сказать, просветления.

Как бы вывернуть ум головного мозга, чтобы взглянуть на себя со стороны? В ментальном смысле, разумеется. Никакими психотехниками я отродясь не владел, да и вообще сомнительно, чтобы на этот счёт было что-то придумано. Я попытался прислушаться к своему сознанию. Сначала было трудно, казалось, сейчас извилины распрямятся, меня даже замутило, но постепенно туман стал рассеиваться. Я оставался собой, подполковником Сергеем Поляковым, но, как ни странно, одновременно ощущал себя и другим человеком, подлинным хозяином этого тела. Его звали Оливер Старки, был он англичанином, секретарём Великого магистра ордена госпитальеров Жана Паризо де ла Валетта и туркопилье, то есть начальником лёгкой кавалерии ордена. И он был не рыцарем ордена, а наёмником, которого Великий магистр приблизил за образованность, воинские умения и отвагу. Шёл 1565 год от Рождества Христова.

Интересно, подозревает ли этот самый Старки, что в его тело вселился ещё один жилец? По-моему, нет. А если узнает, будет ли он считаться одержимым мной? Хе-хе, подполковник ВВС Поляков в роли беса, обуявшего доброго христианина Старки… Хорошо хоть я атеист, а то бы наверняка рехнулся на почве религиозного ужаса.

Чувствуя себя кукушонком в чужом гнезде, я стал оценивать плюсы и минусы нового положения. К минусам относилось, естественно, то, что я не мог управлять телом Старки. Это было неприятно, но терпимо, хотя если телу хотелось в туалет, я вынужден был терпеть, пока его настоящий хозяин не соизволит пойти облегчиться. Зато я каким-то волшебным образом получил доступ, говоря современным языком, к базе знаний англичанина, то есть узнавал в лицо многих рыцарей и знал их имена, помнил, как обстоят дела с обороной острова, кто против кого плетёт интриги в капитуле, и так далее. Досталось мне также знание иностранных языков: Старки свободно говорил по-французски и по-испански, а также понимал мальтийский язык. По сути, мне предстояло испытывать все телесные ощущения чужого человека, не имея ни малейшей возможности вмешаться в его поступки.

Старки сам не знал, сколько ему лет, но по ощущениям, он был моим ровесником, сорокапятилетним мужиком, физически крепким, умелым рубакой и не дураком хлебнуть винца и залезть под ближайшую юбку.

Увлёкшись самокопанием, я не заметил, что в храме внезапно упала тишина. Рыцари встали и замерли в почтительном молчании, а между рядами скамей, лязгая по камню сталью латных башмаков, медленно шёл старец. Полы его длинного чёрного плаща с большим мальтийским крестом бесшумно скользили по полу.

Великий магистр ордена святого Иоанна Иерусалимского Жан Паризо де ла Валетт.

Дойдя до первого ряда скамей, он дёрнул завязку, и плащ соскользнул на пол. Сверкнули позолоченные наплечники лат. Я думал, что сейчас гроссмейстер даст знак присутствующим садиться и поднимется на кафедру, но он остался стоять, повернувшись лицом к рыцарям. Стояли и они, затаив дыхание. В глубокой тишине был слышен лишь слабый скрип хорошо смазанных сочленений доспехов.

– Заприте двери, – каркнул старец. – Но предварительно пусть два рыцаря возьмут оружие, выйдут из храма и встанут на страже. Они должны убить всякого, кто попытается подслушивать, ибо ныне будет решена судьба ордена.

Два рыцаря, сидевших в заднем ряду, встали и быстро вышли. Стукнули створки дверей. Поистине, беспрекословное повиновение было в крови у этих людей.

– Братья! – начал Валетт глубоким и сильным голосом, неожиданным для столь немолодого человека. – Сегодня мы обращаем свои взоры в прошлое и перед ними возникает тот незабвенный день, когда великий магистр Филипп де Вилье де Лиль-Адам и его рыцари сошли на берег с каракки [12] Каракка (итал. Carасса) – большое парусное судно XV-XVI веков. Каракки обладали хорошей мореходностью, поэтому использовались и как торговые суда, и как военные корабли. «Святая Анна» в Большой гавани Мальты и основали новой дом ордена, заложив крепость в Биргу. Казалось, все испытания позади, а орден ждёт мирное служение Христу, но не было рыцарям покоя, ибо кровоточила свежая рана – изгнание с Родоса. Ещё не погасла надежда на возвращение, но её омрачала тревога, ибо силён был наш извечный враг – империя магометан. Орден ждал нового удара, и он не заставил себя ждать. В 1547 году на Мальте высадился отряд османов, которые разграбили прибрежные селения и угнали в плен их жителей. Это было только начало. Позже отряд Синана-паши опустошил Гозо, в рабство попало почти всё население острова, то есть около пяти тысяч человек. К несчастью, тогда орден был ещё слишком слаб, чтобы дать отпор захватчикам. Всё, что оставалось рыцарям – это терпеть унижения и укреплять остров.

Почти полвека мы возносили моление о чаше, в слезах обращаясь к Господу:

«Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо нас». [13] Валетт переиначил текст Евангелия от Марка, 14:36.

И вот, свершилось: Господь не внял нашим молитвам, как не внял он молению сына Своего, который обречён был крестной мукой искупить людские грехи. Нас, как и Его, ждёт Голгофа. Флот османов покинул гавани Константинополя и взял курс на Мальту. Скоро он будет здесь.

Валетт замолчал и склонил голову. По храму пронёсся тревожный шёпот.

– Внук Мехмеда II Сулейман, которого турки зовут Великолепным, всегда оставался врагом святой веры, и, всё же, в государственной мудрости ему нельзя было отказать. Так было раньше, но не так обстоит дело теперь. Ныне Сулейман одряхлел и душой, и телом. Его бывшая наложница, а позже любимая жена Хюррем Хасеки-султан, семь лет как в могиле. Он одинок. По наущению Хюррем султан приказал казнить всех своих сыновей, кроме Селима, пьяницы и любителя гашиша. Сулейман видит, что Блистательная Порта, дело всей его жизни, может погибнуть, ибо Селим равнодушен к власти, и судорожно пытается исправить допущенные просчёты. Собрав диван, султан объявил: «Эти собачьи дети, которых я уже покорял, спаслись лишь благодаря моему милосердию на Родосе сорок два года назад. Я говорю теперь, после их непрерывных набегов и оскорблений: они должны быть, наконец, сокрушены и уничтожены!»