Иван Глемба - Радение богатырей

От его лица многим зодчим, строителям, ремесленникам, представителям других профессий позволялось в первые пять лет вообще не платить податей в княжескую казну. Ты мог поставить дело, но потом в любом случае приходилось рассчитываться. Ремесленные цеха к моему времени имели старших, которые по своему значению мало чем уступали ведущим мужам, купцам и воеводам. Их князь приглашал в обязательном порядке на пиры, которые в мое время проходили каждую седьмицу после пахоты и сева. Пировали до глубокой осени. Пиры проходили и зимой, но не такие большие. Зато народ гулял на Подоле в дни силы, а это двенадцать дней от времени самого малого дня и самой большой ночи до тринадцатого дня. При этом считалось, что тем, кто силен, лучше не спать, а проявлять силу. Поэтому костры горели двенадцать дней на Подоле ночи напролет.

Впрочем, это я забежал вперед, поспешил, не рассказав о себе и о последующих после моего выигрыша событиях. Исправлять письмо не буду. Лучше его дополню. Да, самое важное, ты начинаешь это понимать только лишь под конец жизни, это память и то, что мы можем. Я бы сказал так: мы то, что есть и то, что можем сделать в реальности, опираясь на себя и свою силу. Остальное ничего не стоит, каких бы басен и сказок не рассказывали, чтобы кто не говорил. Да, стоят перед глазами картины моей молодости. Вижу Кудеса, находящегося у моей кровати, чувствую заботливые руки Росицы, которая меняет мне повязки и утирает пот, то и дело выступающий на лбу. Я даже в последние дни ловил себя на мысли о том, что мне немного начинает нравиться, что за мной так все ухаживают. Не привык я к такому вниманию. Я Кудесу говорю, мол, сделай что-нибудь, а он даже не усмехается, привыкай, говорит, еще не то будет.

И как в воду волхв глядел. Приключения мои начались сразу же после того, как я не только встал на ноги, но и смог вполне нормально ходить, а потом бегать, прыгать и выполнять любимые мной упражнения, без которых, честно говоря, я себя уже и не мыслил. Тело требовало постоянных физических нагрузок. Я расхолаживался и скисал, если не нагружался, но делал это умно, четко зная, сколько мне подходов сделать и какие упражнения следует выполнять. Кудес, как только я начал силушку проявлять да к бревнышкам прикладываться, сразу же заулыбался. Меня в сторону отозвал и говорит: «Ты бы, Илюша, поначалу бы разобрался, что делать, сколько и в какой последовательности, а то дорвешься до дела, а потом просядешь, а тебе надо постоянно в форме быть».

Пришлось мне головушкой думать. Только после этого я, хоть уже и холодно было, иногда даже пару раз снежок посыпал землю, тренировался на улице с моими самыми любимыми спутниками, колодами. Делать это надо было так, чтобы рана не вскрылась. Впрочем, тогда она на мне заживала быстрее, чем обычно. Отец и Росица дивились, но виду не подавали, лишь с уважением поглядывали на Кудеса и его помощников, слушались их во всем. Кудес же со мной, как только я бревнышки начал на спину себе класть, да с ними приседать, сразу же меня от затеи этой отговорил. Жест сделал, мол, побеседуем, мил человек. Я в сторонку с ним отошел, а волхв, щурясь на меня, и говорит:

– Илюша, ты бы радение поспешное в сторонку бы отложил, а то мало ли что приключиться может. Вижу, что соскучился по силушке, но надо бы рассудить здраво…

Я слегка нахмурился, глядя чуть мимо Кудеса. Волхв ведь ничего просто так не говорил. А Кудес меж тем, рассеивая мои сомнения, речь такую ведет:

– Тут такое дело, Илюша, зима скоро, а ты у нас победитель…

– И что с того?

– Так поговорить с тобой многие люди захотят. Скоро купцы и делегации целые к нам придут, чтобы ты себя показал на пиру или на праздниках. Теперь ты – знаменитость и гордость родичей. И не говори мне ничего. Не возражай, а слушай. Эта тяжесть будет тяжелее, чем все прежние тяжести, которые ты когда-либо поднимал.

– И что мне делать?

– Что ты как не родной? Думать и вести себя подобающе ситуации. Все должны видеть тебя. Жизнь твоя теперь на виду будет. Уразумел?

– Может, в Мурому, в леса черниговские вернуться?

Кудес вздохнул и посмотрел на меня с укоризной, после чего напомнил:

– Что же это ты, добрый молодец, стрекача намерен в глухие леса дать? Киев не нравится или боишься чего-то? Не зря мы сюда прибыли. Не зря ты победил. Нам пора дело делать, да о себе напоминать важным радением. И радение это – во стократ важнее, чем все то, чем ты ранее занимался.

– И что делать?

– Что ты растерялся? Меня об одном и том же второй раз спрашиваешь? Не нравится мне твоя растерянность. Ты кто? Людень, силой богатый. Так это богатство хранить надо, заботясь о нем, да другим людням, кто может его обрести, дорогу к нему показывать. Ты что же это, берегов Славуты не видишь?

– Иногда, когда туман заволочёт реку, так и незаметно.

– Ты, Илюша, простодушие свое оставь. Здесь тебе не Мурома и не Десница. Тут стольный град. Будешь простачком, нас не поймут, а раз так, то дела своего мы не сделаем.

– А что за дело такое? – хитро щурясь, спросил я.

– Так я уже сказал: путь к богатству надо бы нам показать и явить своим примером. И это Илюша, если ты к делу со сноровкой и усердием подойдешь, твоей заботой станет, поскольку я уже не в тех годах, чтобы силушку являть.

– Наговариваешь ты на себя, – широко усмехнулся я, глядя на Кудеса.

Он в ответ также усмехнулся.

– Да, бревнышки, как ты, я уже не могу так легко поднимать и носить, или с ними приседать. Однако мне это и не нужно. Сила, она в другом, в том, чтобы дело нужное сделать для себя и для народа нашего. Чтобы он не отчаялся, а в новых условиях смог за себя постоять и не потерять себя в смутных временах, когда черны вороны и слуги тьмы, в одежды благодетели рядящиеся, мир между собой хотят перекроить и поделить. Люда свободного все меньше на земле, куда не глянь. Скоро совсем плохо станет. Не будет даже того, с чем наши предки жили. И наша задача, как я ее себе вижу, делу этому помочь, но с другой стороны…

Кудес, хитро щурясь, на меня слегка снизу поглядывал, да усмехался без усмешки.

– Так я могу пахать, а могу не пахать. Могу колоду поднимать и другие упражнения делать, а могу, – я слегка нахмурился, – не делать.

Кудес усмехнулся, а потом и говорит:

– А почему ты мне ничего не говоришь о том, с какими мыслями ты можешь это сделать? Ведь самое важное на самом деле то, с чем мы к делу приступаем, и что в нас происходит, когда дело делается. Если ты себя в деле и промежду ним видишь сильным, значит, дело будет ладиться, а ты – сильнее становиться. В этом и есть радение. Правда, я только лишь пару слов тебе важных сказал. Остальное, – волхв прикоснулся пальцем к виску, – надобно уразуметь. Сила – не бахвальство и не тяжкий труд. Она – призвание жить так, чтобы ее проявлять и об этом заботиться. Как это сделать, точно никто не знает, а кто узнает, жизнь долгую и интересную проживет. И в жизни своей ко многому придет и многое уразумеет. Ибо без силы внутренней – ты ничто. Сделать потому что ничего ни для себя, ни для людей не сумеешь. Так что готовься, Илюша, себя нового для людей, а еще больше для себя явить.