Алексей Мальцев - Избач

– Господи! Варюха! Варенька! – вырвалось у него, губы затряслись, сердце замерло. Но в ответ раздалось совсем не то, что он хотел услышать:

– Дядя Федь, это я, Даша, Дарья Лубнина… Вы уж извините, что забралась сюда… Без вашего разрешения, не выгоняйте… Слышала, как сегодня Байгулов требовал поселить вас здесь, вот и решила… У меня к вам просьба. Одно лело важное. Помогите.

– Дашка, ты? – он поднес горящую керосинку к самому лицу незваной гостьи. – Что ты тут делаешь? И не страшно тебе?

Девушка опустила глаза и произнесла, как заклятье:

– После того, как я увидела сегодня отца, мне ничего не страшно.

– Петра? Где ты его могла видеть? Он же в лесах скрывается, в банде.

Даша коротко пересказала Федору сцену в правлении, не забыла и про то, как Байгулов ее выпроводил.

– Уж чего-чего, а мстить они умеют, – заключил Федор, качая головой. – Зуб за зуб, кровь за кровь…

– Дядь Федь, вы поможете моему тятьке? Я знаю, вы дружили когда-то. Он чуть живой, его Байгулов пытает, чтоб выдал, где скрывается банда и кто ее новый главарь. Может, вы знаете? Какая же я была дура, когда хотела отречься от него… Какая же дура.

Мотая головой, Дарья расплакалась, опустившись на широкую лавку. Федор подошел, начал гладить ее по голове.

– Отречься от родного отца? Как можно? Родная кровь ведь! Ты чо! Он тебя на свет породил, вырастил, а ты – отречься?! Ишь, удумала!

Потом Федор долго расхаживал по темной горнице, присаживался на лавку рядом с Дарьей, снова ходил. Когда-то его точно так же – раненого – утащили друзья с огорода, выходили, не дали умереть. А Петр Лубнин – настоящий мужик, пахарь, хлебороб. Надо помочь, иначе погибнет, Байгулов ни перед чем не остановится. Федор знал: если не поможет Петру – потом себе никогда не простит.

К тому же внутри ворочался червячок сомнения: правильно ли он поступил, пристрелив недавно тех двоих, спасая Байгулова. Не согрешил ли тем самым?!

Он нащупал в кармане наган, вышел в сени, снял с гвоздя моток веревки, с полки взял рыбацкий нож. Ориентировался в темноте свободно, это был его дом, его сени.

Заглянув в горницу, коротко бросил:

– Пошли, Дарья. Где его держат?

Емельяновна знала: если партийного секретаря с утра в правлении не поймать, потом – гиблое дело. Спешила вовсю, думала – не успеет. В это утро ей повезло: Гимаев был в кабинете один, ставил какие-то крестики в журнал, что-то вычеркивал, изредка слюнявя огрызок карандаша.

По причине молодости очками не пользовался, хотя немного щурился, отчего Емельяновна заключила, что зрение его подводит. Увидев старуху в проеме дверей, Илюха сделал предупредительный знак, мол, входить не надо. Через пару минут вышел в коридор и, взяв Емельяновну под локоток, повел во двор правления.

– Говори, дорогуша, внимательно тебя слушаю. Зачем пришла?

– Вчерась утром Манефу видала у себя в сарайке. И Федька Чепцов там же, истинный крест. Вдвоем, стало быть, они… Ровно муж с женой…

– Федька? Чепцов? – Илюха хлопнул себя по коленкам. – Ничего не боится, шельмец! Ну, ну, продолжай…

– Позапрошлой ночью они ко мне с каким-то сундуком залезли, потом сховали где-то, сундука-то нетути… Мужик по походке, повадкам – Федька Чепцов, точнёхонько.

– Сундук, говоришь? Интересно… – выйдя вместе с женщиной во двор и осмотревшись, партийный секретарь продолжил – А что ж ночью-то ты не спишь? Так у окна и кукуешь? Ночью спать надобно.

– Все одно сна нету, старческое это, видать. Интересно мне, какой-такой сундук-от. Тяжеленный, кой-как перли. У меня в хате под окном такой же стоит.

Гимаев почесал затылок, прошелся до угла дома, зачем-то похлопал по бревнам. Потом вернулся, спросил вполголоса:

– Если мы с понятыми нагрянем с обыском, ты сделаешь вид, что ничего не знаешь про квартирантов своих. Как будто в сарай не заглядывала уже несколько дней. Поняла? Сундук, говоришь, в сарае?

– Ну да. Нешто я не понимаю?! – женщина утерла уголком платка набежавшую слезу. – Так и порешим.

Секретарь посмотрел по сторонам.

– Скажи еще вот что. Ты кому-то еще про сундук болтала? Хоть одной живой душе в деревне?

– Да что ты, что ты… – испуганно запричитала женщина. Потом испуганно замолчала, обхватила голову руками.

– Вот, никому и не говори! Зачем нам шумиха? – приказал Гимаев и похлопал ее по плечам. – А теперь ступай домой и, как будто ничего не видишь, ничего не знаешь. Прикинься полной дурой, короче. Сиди тихо, как мышка в норке.

Емельяновна перекрестилась и собралась уже уходить, но все что-то медлила.

– У меня, это… Печь дымит шибко… Посмотрел бы кто. Попросила Елисейку Юхина глянуть, дак он, варнак, третий день не чешется. А я задыхаюся.

– Мне-то зачем это говоришь? – поинтересовался Гимаев. – Я ведь партийный секретарь, а не завхоз, не печник.

– Зато ты власть, – Емельяновна махнула рукой вверх, как бы демонстрируя высоту этой власти. – Могешь приказать, тебя послушають.

– Ладно, – Гимаев легонько пнул деревянную чурку, валявшуюся на траве. – Поговорю я с Елисеем. А теперича ступай, ступай… Дел у меня – хватает. Да помни, что я говорил, чтобы как мышка!

Когда Емельяновна исчезла за деревьями, Илюха подумал: «А зачем мне, собственно, понятые! Мне, секретарю партячейки! Точно Емельяновна сказала – я же власть!»

Заскочив в кабинет, достал из нижнего ящика стола наган и отправился к дому Емельяновны. По мере приближения шаг его становился все медленней.

Он вдруг вспомнил Углева, погибшего от рук бандитов. Они вдвоем с ним видели, как Чепцов с бандой входил в Огурдино… Теперь Углева нет. Выходит, он, Илюха, один остался. Из тех, кто правду знает про Чепцова. Больше живых свидетелей не осталось.

Не раз пытался сообщить Байгулову эту новость Илюха. Но того все дела какие-то отвлекали, не получалось – чтобы с глазу на глаз. А сказать при всех у Гимаева язык не поворачивался.

Понаблюдав за сараем в огороде какое-то время, он убедился, что никто туда не заходит и оттуда не выходит. Осторожно перепрыгнув через невысокую изгородь, подбежал к сараю и заглянул внутрь. Ничего особенного: хлам, сено, сломанное колесо от телеги, дырявая бочка… Где тут можно сундук спрятать?

Он сделал несколько шагов внутрь, заглянул под доски, валявшиеся на земляном полу. Нет, определенно Емельяновна что-то не то ночью разглядела. Померещилось ей! Карга косоглазая!

Выйдя из сарая, он уловил сверху какой-то неясный то ли свист, то ли хруст. Поднял голову, но ничего не увидел: кто-то резко ударил его по затылку чем-то тяжелым. Потеряв сознание, секретарь сполз по стенке сарая на землю и повалился на бок.

– Председатель! Председатель, слышь, просыпайся, ради бога!..