Алексей Мальцев - Избач

– Ключ я не беру, а прячу, – принялась торопливо объяснять хозяйка. – Четверто бревно сверху по леву руку от крыльца отсчиташь, под ним небольшой паз нащупашь, в нем и ключ. В сенях, как зайдешь, справа найдешь светильник, спички у тебя есть – запалишь.

– Нельзя ключ так оставлять! – с укоризной в голосе заметил Гимаев. – Мало ли кто может выследить, взять ключ и войти!

– Дак у меня красть нечего, – бесхитростно ответила хозяйка.

На негнущихся ногах Илюха вошел в калитку, кое-как отыскал ключ в пазу, отпер висячий замок, отодвинул со скрипом дверь. Отыскал светильник, достал спички, уже приготовился чиркнуть, как вдруг дверь со скрипом поехала обратно, погружая сени в темноту. В этот же момент в спину секретарю партячейки уперся ствол.

– Не надо зажигать! Так поговорим, ничего, приглядимся. – прозвучало в самое ухо. – Шагай в избу! Не боись, не напорешься!

– Ты кто? – прохрипел пересохшим горлом Гимаев.

– Какая тебе разница? – прошипело в самое ухо. – Это ты откель взялся? Должен был тысячник прийти, а пришел ты. Хотя мне без разницы, кого из вас… Чудеса!

Вздохнув, Илюха толкнул дверь в избу, и шагнул в темноту.

Это ж надо такое придумать – Избой-читальней заведовать!

Ему, поповскому сыну! Церковь забросить, о прихожанах забыть.

Корней вдруг поймал себя на том, что стоит напротив той самой «Избы», возглавить которую ему только что предложила Дарья.

Еще вчера это была усадьба Тараканова, а нынче… Очаг деревенского просвещения. Назовут же! Тысячник постарался. Дескать, чтобы любой огурдинец мог почитать газету, полистать журнал, узнать, что в мире делается.

Таких, кстати, оказалось не меньше, чем в церкви в Пасху. Только здесь осенять себя крестным знамением не требовалось. Входи, бери, читай все, что лежит. Если, конечно, читать умеешь. А умели, кстати, не все.

В остальном – та же церковь. Если в божьем храме устанавливается связь с господом посредством смиренного произношения молитвы, то в Избе-читальне устанавливается связь со всей остальной Советской Россией посредством чтения разной литературы, газет, слушания лекций.

Впрочем, до лекций было еще ох как далеко!

Честно признаться, эту вторую связь Корнею и самому хотелось установить. Поскольку первая – с богом – была установлена давно, еще когда в детстве отец начал брать его на службы… против его воли.

Она как бы подразумевалась сама собой, не оспаривалась.

А была ли на самом деле?

Во время богослужений, песнопений, чтения молитв отец словно переносился в иной мир. После завершения службы преображался, светлел душой. Корней ничего подобного не чувствовал. Так откровенно и признался отцу, на что родитель ответил, что божье откровение является не сразу, со временем. Надо набраться терпения, выдержки – и оно явится.

Но – не являлось.

Время шло, уже не стало родителя – оборвала вражеская пуля его жизнь, а никаких особых «прозрений» в душе Корнея не происходило. Он заставлял себя ходить в церковь – особенно сейчас, после гибели отца – работы там многократно прибавилось, но… особой потребности в служении Господу не чувствовал.

Дважды перекрестившись, Корней толкнул дверь бывшей таракановской усадьбы, чувствуя волнительную дрожь внутри. Ощущение, что он предает свою веру, своего погибшего отца, нарастало с каждым шагом. Из-за волнения не сразу разглядел двух девушек, сидевших за столом. Чуть поодаль примостился с книгой печник Рашид.

Девушки листали журнал с картинками, слюнявя пальчики, периодически прыская в кулачки и тыкая друг дружку в бок. Печник поначалу сидел за книгой, не поднимая глаз, потом словно очнулся от наваждения: обслюнявил палец, и принялся листать страницу за страницей. Но нет-нет, да и скосит глаза на поповского сынка, застывшего у входа.

Корней затаил дыхание, подошел к этажерке с книгами, провел ладонью по потрепанным корешкам. Сколько интересного он узнает здесь! Какие кладовые перед ним откроются! Если, конечно, согласится на предложение Дарьи, если его кандидатуру утвердят…

А он, скорее всего, согласится…

На глаза попалась «История Отечественной войны 1812 года». Взяв увесистую книгу с полки, уселся за стол недалеко от печника. Волнение в груди нарастало: теперь уже не столько от чувства вины перед погибшим родителем, сколько от книги, которую держал в руках.

Он бы не смог внятно объяснить – почему эти страницы вызывают в нем такой трепет. Буквы прыгали перед глазами, он ничего поначалу не мог разобрать. Великие полководцы просматривались как сквозь туманную пелену: Барклай-де-толли, Тормасов, Багратион, Чичагин… И вот, наконец… он…

Корней поднял взгляд от книги, сделал глубокий вдох. Что это с ним? Осталось перевернуть одну страницу, а рука не слушается – словно стала чужой. И зубы сами собой скрежетнули, словно по раскаленной сковородке кто ножом поскыркал… И в жар бросило, как в бане.

– Слышь, Корнейка, – раздалось над самым ухом, от неожиданности книга вывалилась из рук, из нее выпало несколько страниц.

Корней вздрогнул, вскочил, разглядел перед собой Рашида.

– Чего тебе?!

– Ты все равно здеся остаёсся, дак я тебе ключи отдам. Тебя, я слыхал, избачом хотят, эта… Ты потом закроешь, значитца…

– Закрою, закрою, не переживай, – немного успокоившись, Корней взял у печника ключ и сунул его себе в карман. – Ступай, куда хотел…

Когда Рашид покинул Избу-читальню, Корней осмотрелся: девчонок не было. Видимо, он не заметил, как они ушли, так увлекся.

Он еще какое-то время прислушивался – не идет ли кто.

Вскоре обида на Рашида за испуг сменилась радостью: он остался в одиночестве. И не в церкви, как обычно, а в Избе-читальне.

Когда был жив отец, Корней, можно сказать, дневал и ночевал в церкви. Считал, что по-другому и быть не должно…

Равномерное течение мыслей было прервано гиканьем и насмешками ввалившейся ватаги пацанов во главе с Артемкой Клестовым.

– Ой, попик… Ты? – всплеснул руками Клестов, сдвинув набекрень засаленную кепку. – С церковью перепутал? Чо надоть? Случайно занесло, скажешь? Али как?

– Дак они на разных концах деревни, гы-гы-гы, – усмехнулся вставший рядом с Клестовым Мишка Лупатый. – Чо их путать-то?!

– Не уразумею никак, – фальшиво развел руками Клестов. – Какого лешего здеся попик наш окопалси?

– Тебе и не понять, – спокойно отреагировал Корней, искоса глядя на компанию. – И не окопался я, а оцениваю свои возможности.

Обступив Корнея, пацаны кое-как сдерживались, чтобы не ударить первыми. Каждый посматривал на Клестова – как поступит тот, так тому и быть. У Артемки был свой мотив ненавидеть поповского сынка: парень неровно дышал к Дарье, а девушка гуляла по деревне с Корнеем, его всерьез не воспринимая, считая «неразумным дитем». Представлялся способ поквитаться.